ГЛАВА XXXII. ДЕВА И АНГЕЛ

Когда в 1945 году Советская Армия взяла Берлин, в городе оставалось несколько тысяч евреев, несмотря на жесткую политику нацистов. Полная этническая чистка видимо, вряд ли возможна. Как ни старались израильтяне в 1948 году, полтораста тысяч палестинцев смогли удержаться в своих или соседних селах, к западу от «зеленой черты». В наши дни их численность немногим менее миллиона человек. Нижняя Галилея, приятная страна невысоких холмов, лежит к северу от Нагорья, отделена от него длинным коридором Долин. В центре Нижней Галилеи лежит Назарет, самый большой арабский город к западу от “зеленой черты”.

Собственно говоря, к западу от зеленой черты он оказался в результате войны 1948 года – по решению ООН о разделе Палестины Назарет должен был остаться палестинским, но был завоеван израильтянами, вместе со всей Галилеей. Завоеватели собирались изгнать его жителей, но американский еврей, занимавший важный пост в израильской армии, сумел предотвратить изгнание, и жители Назарета остались в своем городе. Назарет – живой, энергичный город, довольно процветающий и современный. На главной улице продают, возможно, лучший фалафелъ в стране, и базар дешевле иерусалимского.

В Назарете – коммунистический муниципалитет, как в Неаполе; даже мэр города, маленький усатый и бодрый Тауфик Зиад похож на итальянского коммуниста, – подлинно-народный, веселый, дерзкий. Зиад – неизменный член кнесета, израильского парламента, где он, впрочем, редко бывает: занят городскими делами. Из всех депутатов-коммунистов он самый привлекательный, живой, за словом в карман не лезет. Однажды в парламенте тогдашний премьер-министр, Шимон Перес сказал: “Как можно вести переговоры с ООП, если у них внутренние разногласия решаются оружием”, имея в виду убийство Сартауи. “Как насчет Арлозорова? (сиониста-социалиста, в убийстве которого обвиняли учеников Жаботинского)” – бросил Зиад с места, и весь зал покатился со смеху.

В Назарете понимаешь, что израильская компартия – не «агенты Москвы», но подлинная живая партия Палестины. Она довольно умерена, и радикальные палестинские группы обвиняют ее в сотрудничестве с сионизмом. Компартия признает право Израиля на существование и молчит о возврате беженцев 48-го года, но ее влияние среди евреев невелико. Еврейский политический истэблишмент бойкотирует РАКАХ, и сионисты-социалисты не решились в 1984 году составить правительство, опирающееся на коммунистов. Но среди палестинцев – граждан Израиля («Израильских арабов», как их называют сионисты) коммунисты играют важную, если не главную роль.

Коммунистом был и отпетый в Назаретском соборе Благовещения православный палестинский писатель Эмиль Хабиби. Он был погребен в Хайфе, и на его надгробье выбита составленная им самим эпитафия: «Остался в Хайфе». Тонкий художник, Хабиби подытожил в этих словах важную часть своей жизни. Ведь для его поколения, как для Алисы в стране чудес, нужно было прилагать много усилий, чтобы остаться на одном месте. Наряду с Тауфиком Зиядом, он стал пророком «оставания», по-арабски – «цумуд».

После изгнания 90% коренного палестинского населения уцелевшие 10%, отцы теперешних «израильских арабов», оказались под страшным прессом военных властей, стали жертвами дискриминации. У них конфисковали земли, разрушали дома. Они не могли выйти из деревни без пропуска, подписанного еврейским комендантом. Но еще хуже было моральное давление. От них требовалось ежечасно демонстрировать свою преданность еврейскому государству, построенному на руинах Палестины и на могилах их близких. От них требовалось сотрудничать с органами госбезопасности. За отказ они шли на пытки или в изгнание.

Не удивительно, что целое поколение было сломлено. Когда в 1967 году Израиль завоевал остаток палестинских земель, встреча родичей с двух сторон «зеленой черты» оказалась непростой. Вольные палестинцы поначалу видели в своих израильских собратьях – изменников, коллаборационистов. Те и сами не знали, как объяснить свою позицию. Хабиби спас честь израильских палестинцев: он дал идеологическое оформление их пассивной борьбе. Она получила название «цумуда». Остаться на родине, удержаться вопреки всему – было настоящим подвигом, сказал Хабиби. Оставшиеся хранили память Святой Земли, память древней Палестины, память ее разоренных сел, память народа.

Герой его лучшего романа «Опсимист» (оптимист+пессимист) – профессиональный «цумудист», маленький человек, насмерть запуганный репрессивным сионистским аппаратом, ставший свидетелем гибели арабской Палестины и сотен сел Галилеи, готов унижаться перед новыми еврейскими правителями, махать израильским флагом, представляться идиотом, как Швейк – лишь бы удержаться и остаться на родине.

Мне он напомнил моего дядюшку Якова, московского инженера. Дядя Яков исхитрился не сесть в дни Сталина, он остался на своем месте в главке, когда вокруг рубили головы. Но он всего боялся. Даже ночью жене на ушко он не смел сказать того, что думал. В ГУЛАГ он не попал, но его опалило ужасом сталинской опричнины.

Опсимист родился в зажиточном селе Тантура, возле кургана древнего Дора. Тантура славилась своими арбузами, как Яффа – апельсинами. Она погибла в 1948 году. И на ее руинах построен кемпинг Нахшолим.

Сын Опсимиста бросает в лицо родителям слова, вполне понятные моему диссидентскому поколению: «Я с детства слышал только ваш шепот. Когда я пошел в школу, вы меня предупредили: «Держи язык за зубами». Когда я рассказал вам, что подружился с учителем, вы меня предупредили: «Может, он следит за тобой». Когда я проклял тех, кто разрушил Тантуру, вы прошептали: «Не болтай лишнего». Я пел под душем и отец мне крикнул: «Не пой эту песню. У стен есть уши. Надо быть поосторожнее». Хочу хоть раз в жизни не быть осторожным. Ведь я задыхался!»

Сын «опсимиста» обороняется от израильских солдат на руинах Тантуры. В конце книги «опсимист» возвращается на берег Тантуры, и разговаривает с еврейским мальчиком. «Мальчик спросил меня:

– Дядя, на каком языке вы говорите?

– На арабском.

– А с кем?

– С рыбкой.

– А что, рыбка понимает только по-арабски?

– Это старая рыбка. Она жила здесь, когда тут еще были арабы.

– А маленькая рыбка понимает иврит?

– Она понимает и иврит, и арабский, и все другие языки. Ведь моря друг с другом соединяются. В них живут всякие рыбы.

Так выглядела мечта Хабиби о Палестине – море, в котором живут всякие рыбы. В Израиле его книги были переведены на иврит (молодым израильским палестинским писателем Антоном Шамасом) и инсценированы. Монопьесу «Опсимист» исполнял замечательный актер Мухаммад Бахри, голубоглазый красавец с сухощавым интеллигентным лицом

Кроме коммунистов, «израильских арабов» пытались привлечь и левые сионисты. Неудача их попыток понятна, если рассмотреть их детище – арабско-еврейский институт “Гиват Хавива”.

Идея “Гиват Хавивы” прекрасна (на фоне полного апартеида в школьном образовании): арабские и еврейские дети растут и учатся вместе, говорят по-арабски и на иврите. Израильская армия дает еврейским ученикам “Гиват Хавивы” отсрочку на год для завершения занятий: после школы ученики идут в армию в Службу Безопасности. Иными словами, пока еврейско-палестинский конфликт не разрешен, такие школы могут только выпускать лучших шинбетников. Это, конечно, трагедия для учеников, и для учителей, и для левых социалистов с добрыми намерениями. Ее предвосхитил Киплинг, у которого Ким мог только шпионить за индусами.

Смущенные арабским монолитом Галилеи, израильтяне решили построить рядом с Назаретом еврейский городок. Так возник Верхний Назарет. Такие города не могут быть удачными – города должны расти, как деревья, как цветы, как жемчуг, и искусственные жемчужины редко получаются прекрасными в нашем мире. Городу нужен тыл, сельская периферия, – а этого не было у Верхнего Назарета и других возникших таким же образом городов Израиля.

Некоторые города возникают из стратегических соображений: так возникли Ленинград, Кесария, Александрия, великие порты. И такого потенциала не было у Верхнего Назарета, – как и у Афулы, Бет Шеана, Мигдал гаЭмека, Шломи, Маалот. Все эти города были построены без всякой связи с местностью, из однотипных домов» и заселены новыми иммигрантами, в случае Верхнего Назарета в основном румынскими евреями. Верхний Назарет – чистый, аккуратный городок, с высокой занятостью, где много заводов. Он мог бы стоять в любом месте на свете, и так он и выглядит. Не  понятно, зачем он нужен.

Я люблю города. Города – нехорошие люди, города – стервы, но без стерв скучно. В городах куют полезные гвозди и ставят “Махабхарату”. С Богом можно общаться и без города, но искусству нужен город. Мир без Парижа, Лондона, Токио был бы другим, не таким интересным. Но обычный современный город – не Париж. Его населяет толпа, которая не ходит в театры и не создает культуры. В Верхнем Назарете нет, да и не будет театра, не напишут в нем и книг. Дело не в размере: в средневековом Ковентри, маленьком городке, ставились мистерии, в современном Ковентри только заполняют отчеты. В средние века окрестности Ковентри были отдельной страной, как удел графа Маэда на берегу холодного Японского моря. В более тесно связанном мире становится меньше столиц, и для полезных служб нет надобности в этих городах. Мир не заметил бы исчезновения Верхнего Назарета – даже в округе этого бы не заметили.

Глядя на два Назарета, снова можно вспомнить загадку недавнего прошлого Палестины – была ли эта страна дикой пустыней до прихода сионистов. Сегодняшние евреи из Америки и России, приезжающие в Святую землю, с удовольствием смотрят на чистые улицы и зеленые газоны Верхнего города, похожие и знакомые, и фыркают, глядя на восточную грязь Назарета. Палестина 18—19 вв. была еще менее похожа на Верхний Назарет, который, возможно, казался пришельцам – идеалом.

Верхний Назарет был основан во имя изменения демографического баланса в Нижней Галилее и его рост был стимулирован административными мерами, скорее, чем естественным стремлением в город. Но Назарет растет, как и все города – за счет крестьян, уходящих в город. Их тех же соображений израильтяне не разрешают арабам Назарета свободно строиться: земли города были конфискованы для строительства Верхнего Назарета. И, хотя практикуемая израильтянами дискриминация отвратительна, эта политика все же имеет положительный аспект: она приостанавливает бегство крестьян из сел в город и откладывает возникновение разбухшего от бараков, шантитаунов, нахаловок города, каких так много в Третьем мире.

Растущие, как дикое мясо, города Третьего мира ужасны. От Калькутты и Бомбея до Хеврона и Каира они слишком разбухли; они, как рак, отсасывают здоровые соки из деревенского организма. Слишком много крестьян покидает села и пускается на заработки в города, населяет бесконечные нахаловки от Лагоса до Шхема. Этот процесс нельзя назвать естественным хотя бы потому, что он вызван субсидиями на продукты питания, закупками американской пшеницы, получением английской филантропической помощи. Ни одно правительство не может морить людей голодом – поэтому продолжаются закупки продовольствия за границей, увеличивается удельный вес субсидий, пустеют села и множится городской люмпен-пролетариат.

В старину баланс населения восстанавливался стихийными бедствиями, войнами, эпидемиями. В “кипрском прологе” к “Илиаде” объясняется причина – а не повод – Троянской войны: на свете стало слишком много людей, и Мать—Земля возроптала на это бремя. Но в нашем мире, запрещающем лишение жизни, но позволяющем превращать жизнь в ад, нет способов восстановления нарушенного баланса. В Святой Земле проблема перенаселения не видна глазу: палестинские беженцы находятся в лагерях для беженцев и получают помощь ООН, излишнее население в еврейском секторе занято, изготовляя ненужные вещи, что становится возможным благодаря американским субсидиям. Тем не менее проблема существует: в Израиле, как и во всем мире.

Говоря о страданиях многотысячных потоков беженцев и о тяжком бремени, которым они легли на Иорданию, основатель Арабского Легиона Глабб приводит “мнение циника”, по всей видимости, самого Глабба: “В древности по стране прошли бы в таком случае страшный мор, голод, эпидемии, сотни тысяч погибли бы, но через несколько лет баланс населения и производительных сил был бы восстановлен. Помощь ООН увековечила проблему беженцев, вместо того, чтобы разрешить ее”. (Разрешить ее можно было лишь путем возврата беженцев, но это было не по силам ООН). Если мы стремимся к созданию зеленой и свободной Палестины, мы должны ответить на вопрос, где будет занято население. Города будут существовать всегда – как центры населения, очаги культуры, служб и промышленности. Но нынешние города слишком тяжелы для Святой Земли, и без субсидий и поддержки из-за границы не смогут сохраниться.

В этом смысле Святая Земля – не исключение. Население Земли, которое оставалось довольно стабильным на протяжении двух тысяч лет, упятерилось с 1800 года. Это было вызвано ростом производительных сил, появлением промышленности, требовавшей – в своей ранней форме – много рабочих рук, возможно – увеличением рождаемости и падением смертности. Этот процесс исчерпал себя, и в будущем население планеты должно быть сокращено до удобных размеров, с тем, чтобы люди будущего могли жить “под сенью своей лозы”, а не в многоквартирных домах. Тогда в Святой Земле останутся несколько древних городов, выросших за тысячи лет в самых удобных местах, и они станут центрами для местного сельского населения. Если рождаемость будет на время ограничена, – что, возможно, произойдет и само по себе с повышением уровня жизни – через три-четыре поколения население может дойти до приемлемого уровня. Но палестинцы и евреи должны прекратить дурацкую гонку населения за демографический контроль в стране, гонку, которую выразила в свое время Голда Меир: “проснуться поутру и пересчитать, сколько еврейских и палестинских младенцев родилось за ночь”.

Гонка населения, возможно, прекратится с ликвидацией единой Палестины и с созданием отдельных коммун: в этих условиях демографическое преимущество не будет отражаться на структуре власти. Но проблема нормализации населения лагерей и городов останется с нами на долгое время. В этом вопросе трудно согласиться с обычным либеральным подходом, по которому надо дать естественному процессу урбанизации возможность идти своим ходом до своего естественного конца.

Многие палестинцы Назарета пробуют поселиться в Верхнем Назарете, на землях, конфискованных у их родичей. Это вызывает острую реакцию в Верхнем Назарете, где была создана расистская организация МЕНА, борющаяся с “палестинскими пришельцами”. МЕНА составляет и обнародует “черные списки” “изменников своего народа” – евреев, которые сдают или продают квартиры арабам. При поддержке кахановцев, члены МЕНА терроризируют арабов, поселившихся в городе, и полиция не способна защитить их.

Верхний Назарет – не исключение, но скорее яркий пример расизма по-израильски. Вам не удастся встретить израильтянина, готового признать себя расистом. “Еврейские террористы”, убийцы, ворвавшиеся во двор хевронского медресе с автоматами в руках и устроившие там бойню без разбора, отмежевываются от “расиста Кахане”. Кахане тоже отмежевывается от этого звания: он ничего плохого об арабах не думает, кроме того, что они пьют еврейскую кровь, насилуют и убивают еврейских детей, что им не место здесь и что за сожительство с еврейкой араба надо сажать лет на пять в тюрьму – он не расист. Рафуль из “Техии” отмежевывается от Кахане и террористов. Он предлагает с простотой солдата рвать арабам яйца за беспорядки, прищучить их так, чтоб забегали, “как жуки в бутылке” – но и он не расист. Лейбористы заведомо не расисты – хотя именно они создали порядок, при котором не-еврей не может занимать поста в МИДе или в Верховном Суде, избранные арабами депутаты-коммунисты не могут входить в правительство, и все обязаны постоянно носить с собой документ, где указано черным по белому, носитель еврей или не-еврей. Один из премьеров-лейбористов – Голда Меир, эта милая бабушка – сравнила смешанные браки между евреями и не-евреями с Освенцимом: оба уменьшают число евреев (так ересиарх у Борхеса сравнивал зеркала и копуляцию – оба увеличивают число людей).

Израильтяне никогда не считают себя расистами, что бы ни происходило. На предвыборных собраниях мне доводилось много раз слышать, что Кахане – не расист, потому что “арабы – это не раса”. Кахане – это, конечно, крайний случай, но он пользуется поддержкой в народе. Когда я срываю со стенок иерусалимских автобусов их листовки с надписью: “Араб! Не смей помышлять о еврейке!” – всегда кто-нибудь осуждает меня за непонимание ситуации.

Израильские левые сионисты выступают в защиту прав арабов в Израиле, что достойно похвалы хотя бы потому, что не вызвано электоральными соображениями; скорее наоборот, многие простые израильтяне ненавидят “левых” за это. А защищать приходится постоянно.

Мелкая дискриминация не преследуется по закону: домохозяева, отказывающиеся сдавать дома палестинцам, еще ни разу не были наказаны. Все же в Израиле есть более острые проблемы, чем мелкая дискриминация – не забудем, что домохозяева Верхнего Назарета могут заниматься мелкой дискриминацией потому, что правительство провело акт крупной дискриминации и конфисковало земли Назарета.

Почти вся дискриминация в Израиле носит религиозный или полурелигиозный характер, и уходит корнями в попытку «вернувшихся» эмигрантов воссоздать религию древнего Израиля в замкнутой, герметической форме. Тогда и возникло напряжение между двумя сущностями иудаизма – универсальной верой и национально-племенной религией. С одной стороны иудаизм провозгласил, что Бог – один, то есть один для всех, но с другой стороны, это Бог Израиля, и делиться им не хочется. Две тысячи лет назад в Средиземноморье и тринадцать веков назад в Хиджазе сложились колонии монотеистов – неевреев, тянувшихся к иудаизму, но не находивших себе места в системе иудаизма. Монотеисты хотели религию с храмами, священниками, обрядностью; все это было у иудеев, но не для передачи.

Иудеи, хоть и была традиция распространения “света – народам”, не хотели распространять Слово Божие и вести прочие народы. У монотеистов возникало раздражение по отношению к иудеям, не делившимся истинной верой: “Разве Авраам был иудеем или христианином? Он был ханеф (стихийный монотеист)” – восклицает Мухаммед во второй суре Корана. Перед иудеями стоял тяжелый выбор, как перед выбирающим сосуд с водой. Если путник берет с собой в пустыню плохо закупоренный сосуд, то вода выльется или испарится, если же он возьмет с собой, слишком хорошо закупоренный сосуд, то его не удастся открыть. Иудеи оказались похожими на запечатанный сосуд: они сохранили монотеизм, но не смогли поделиться им. Можно описать положение дел и проще: реконструированный иудаизм был настолько герметичным, настолько самодовлеющим, что открыть его миру без революции было невозможно.

Революция в иудаизме началась именно здесь, в Назарете, где стоят два важных храма. Один, православный храм Благовещения на Источнике, находится там, где ангел явился Деве. Само здание довольно новое, но крипта сохраняет память о древности. С полукруглым сводом, армянскими изразцами времен крестоносцев, крипта ведет туда, где журчит вода источника, бьющего в белой пещере, в 10-12 метрах от его выхода. Старинная икона показывает деву с Младенцем во чреве. Над входом в грот – слова ангела на пяти языках, в том числе и по-славянски. Кроме главного входа в грот, за решеткой виден и более старый спуск к источнику-колодцу. Его ступени обновлены, но по ним могла спускаться Дева с кувшином, как сегодня ходят по-воду девушки Назарета..

Туристы и паломники обычно посещают католический храм Благовещения.. Он стоит на месте дома Девы. На фасаде храма – изображения ангела и Девы, древние пророчества, осуществившиеся на этом месте, знаки четырех евангелистов. На главных дверях – сцены земной жизни Иисуса, на дверях слева и справа – сцены из Ветхого завета. Хотя теология видит в Новом завете – развитие Ветхого завета, речь идет о развитии диалектическом, через отрицание, или переосмысление прошлого через призму будущего. Поэтому изображение Адама и Евы, потопа, ковчега, царя Давида непосредственно связаны с евангельским рассказом.

На нижнем уровне огромного храма находятся остатки древних церквей, и самого дома Девы. Судя по отчету археологов, поработавших здесь в 60-х годах, когда строилась новая церковь, не прошло и нескольких десятков лет после Распятия и Воскресения, как сюда пришли первые паломники, и нацарапали «Аве, Мария». Семья Иисуса жила здесь многие годы, сохранился их водосборник, где они, как и нынешние жители Назарета, собирали дождевую воду, сохранились своды пещеры, куда они загоняли овец или складывали орудия ремесла, а то и сами отдыхали жарким днем.

Хегесипп рассказывает, что, через полвека после Распятия, император Домициан, встревоженный вестями о распространении христианства, велел доставить к нему в Рим семью Иисуса. Их привезли, они подтвердили сиятельное родство, показали свои мозолистые руки и сказали: «Смилуйся, император, мы простые крестьяне, у нас всего 25 акров земли, и мы сами их обрабатываем». Император посмотрел на них, пощупал мозоли, дал каждому по сто долларов и отпустил восвояси.

На втором этаже церкви – изображения Богородицы с младенцем, присланные из разных стран. Художники сделали их своими земляками. Японская мадонна с принцем-Иисусом в торжественном кимоно на фоне цветов, французская мадонна, напоминающая французские изображения 8-го века, мадонна – «царица Китая», камерунская мадонна, – все они подчеркивают вселенскую сущность Христа и его матери. Русско-еврейский писатель Фридрих Горенштейн писал об «Иване Христе из Рязани», подразумевая, что Иисус был еврейским пареньком из соседнего местечка Назарета. Собор Назарета отвечает на его бахвальство – «Да, именно из Рязани». У каждого народа – своя Рязань и свой Христос.

Само название «Назарет» вызывало недоверие ученых 19-го века (тем паче ученых-евреев 20-го). Почему такой упор сделан в Евангелиях на назаретское происхождение Иисуса? Надпись на распятии гласит «INRI» где N – «Назареянин», и местные христиане по сей день называют себя – «назаретяне» (насара). С легкой руки Булгакова все знают предполагаемое еврейское чтение этого титула – «га-Ноцри», что грамматически не соответствует нормальному образованию слов как в иврите, так и в арамейском. Иосиф Флавий, наш главный вне-евангельский источник знаний о днях Христа, не упоминает Назарет. А он должен был знать – ведь в дни войны между иудеями и римлянами Флавий был командующим северным галилейским военным округом иудейской армии. В своем труде он упоминает множество названий мест в Галилее – но не Назарет.

Поэтому некоторые критики отрицали сам факт существования Назарета в те годы, другие – отрицали его связь с Назаретом и видели в этом слове искаженное «назорей», как назывались Божьи люди в библейские времена. Русская Библия с параллельными местами именно так объясняет стих «во исполнение пророчества родился в Назарете»: «он был назореем». Объяснение хромает: Назарет и Ноцри пишутся через «ц», назорей – через «з». Да и какое именно пророчество? Иисус не был назореем, он пил вино и не жил отшельником.

Блаженный Иероним в 5 в. дал хорошее и простое объяснение: в двух деревнях в Галилее – в Назарете и Кохаве – жили люди, ведшие свой род от царя Давида. Царь-псалмопевец жил за тысячу лет до Рождества Христова, срок достаточно долгий, чтобы потомки его успели утратить деньги, влияние, земли и признание. Это не странно: немало на Руси Рюриковичей, потомков князя-основателя Русской державы, а ведь с тех пор прошло более тысячи лет. Предположим, что в деревне под Новгородом местные крестьяне ведут свой род от Рюрика. Это точная параллель Назарета и потомков царя Давида.

Древние традиции сохраняются в горах лучше, чем на равнине: в Японии крестьяне деревни Иошино считают себя потомками аристократов Южного двора времен Двоецарствия (14 в), и в Палестине жители деревни аль-Мураир ведут свой род от правителя Палестины 11 в. шейха Джараха, а жители соседнего села Хирбет абу Фалах – и вовсе от фатимидского халифа Джафара ибн Фалаха 9 в.

Иероним опирался на слова христианского историка Юлия Африкана (он жил в Никополисе-Эммаусе, деревне, стертой с лица земли израильскими бульдозерами в 1967 году), а тот писал в 200 году, что родственники Христа – потомки царя Давида – жили в двух северных деревнях, называемых Назара (от «нецер») и Кохава (от «кохав», звезда, символ дома Давидова).

Назарет и сегодня называется по-арабски ан-Насра. Видимо, этот городок был крошечной – с населением 100-150 человек – деревней в те дни, практически выселками большого села Яфиа (в наши дни – Яффа ан-Насра, чтобы не путать с Яффа аль-бахр, приморской Яффой возле Тель Авива). Плотник Иосиф ходил в Яфиа за гвоздями и прочей мануфактурой. Потомки царя Давида именовали себя «нецер», что означает «саженец, отрасль» или «отпрыск царского рода». Так говорит о потомках Давида пророк Исайя[36]: «Произойдет ветвь от корня Иессеева и отрасль («нецер») произрастет от корня его». Первые христиане именовали себя не только «назареянами» (назораиои от «нецер» – в греческом нет буквы «ц»), но и «иессаиои» – по имени Иессея, отца царя Давида, упомянутого в этом же стихе. Спорам о том, существовал ли Назарет, был положен конец, когда археологи нашли в Кесарии саркофаг с надписью «череда священников из Назарета».

В Назарете есть и места, связанные с первой конфронтацией Иисуса и ортодоксов. Это в первую очередь Медресет эль Масих, Школа Мессии, или Церковь Синагоги, как она чаще называется в наши дни. Ее медный купол виден издалека. В наши дни она принадлежит мелькитам, греко-католической церкви, но службы там редки. По преданию, в показываемой паломникам комнате была синагога и мидраш во времена Иисуса, где он, как и все дети, учился Торе. Позднее, уже взрослым человеком, в этой синагоге, как рассказывает Лука Евангелист (4:16), Иисус избрал для проповеди пророчество Исаии[37], говорящее об избранничестве, мессианстве, и, видимо, толковал его в универсалистском духе. Это так возмутило слушателей, что они схватили его и повели за город, чтобы сбросить с обрыва, но спустился туман, и он ушел от них. (Таким же туманом Афина Паллада окружила Одиссея, чтобы спасти его от столкновений с необузданными феакийцами. Но жителям Назарета туман показался слишком простым объяснением. Они предпочитают рассказывать, что Иисус спрыгнул с обрыва и невредимым приземлился внизу, и обрыв они так и называют «Гора Прыжка».)

Самое красивое место в Назарете, на мой взгляд – это холм, на котором стояла дева Мария во время этого столкновения и смотрела со страхом на происходящее. Этот холм (Дейр эль Банат) называют Холм Богоматери Страха. На его вершине стоит полуразрушенная францисканская капелла, а сам холм сказочно красив с его террасами, оливковыми деревьями, нежной формой, девственностью, наконец – речь идет о такой недостопримечательности, что наверх и дорожки путной не протоптано, и пилигримов там почти не бывает.

Столкновение в Назарете предвосхищает фатальное столкновение в Иерусалиме, и поэтому его обсуждение бередит раны. То ли в "Экзодусе", то ли в "Истоке" суровый герой– кибуцник вывешивает постер на стенке: "Да, мы распяли его". Я не видал таких плакатов, но они могли бы и возникнуть. Поэтому, скажем сразу, неверно обвинять современных евреев в убийстве Христа: никто не обвиняет современных греков в убийстве Сократа, хотя его приговорил к смерти афинский ареопаг, или французов – в смерти Жанны д'Арк (по образному сравнению проф. Флюссера). В этих смертях, как и в смерти Иисуса, некого винить: все причастные давно умерли.

Но обвинение в убийстве Христа – это скоропись другого, заслуженного обвинения. Иудеи – члены секты, возникшей через несколько десятилетий после Распятия, действительно гордились (мнимой) причастностью к этому убийству. Книга, воспевающая Иуду Искариота и убийство Христа, была написана иудеями через несколько сот лет после событий, и стала самым популярным иудейским бестселлером средневековья. «История о повешенном», или «Евангелие от Иуды» была переиздана в Израиле много раз, в том числе по-русски. В предисловии Пинхаса Гиля говорится:

«Еврейский народ всегда – с момента возникновения христианства и по сей день – с глубочайшим презрением относился к этой религии, рассматривая христианскую догму как нагромождение глупостей и несуразностей, а христианскую мораль – как лживую и лицемерную. Евреи старались даже не упоминать имени основателя этой религии, разве что в тех случаях, когда христиане принуждали их вести с ними теологические диспуты. В христианской идеологии евреи не видели для себя никакой опасности, претензии Йешу (выражение, значащее «да сотрется его имя») и его последователей вызывали лишь презрительную усмешку. Несмотря на расхождения в деталях талмудические источники и "История о повешенном" едины в своем отношении к Йешу и христианству.»

Эта концепция сохранилась среди иудейских книжников, и рабби Штейнзальц проповедовал недавно в Еврейском университете Москвы: «Есть праведники. Есть грешники, преступники и злодеи. Однако все они евреи. Но существует преступление, которому нет равных – совершивших его называют "мешумадим", "уничтоженные". Это те, кто изменил вере отцов. Гораздо лучше быть законченным негодяем, последним подлецом, чем креститься. Я говорю сейчас не о психологии вероотступника, а о его социальном статусе в еврейской среде. Вероотступник стоит на самой нижней ступеньке, он – предатель. Не просто дезертир, а настоящий перебежчик, переметнувшийся в лагерь злейших врагов своего народа. Мне неизвестно, что ныне думают в России об армии генерала Власова. Но сражаться в рядах власовцев означало служить Гитлеру. Еврей, принимающий крещение, совершает еще более страшное преступление».

То есть, для этого раввина, крупнейшего современного авторитета талмудического права, Христос хуже Гитлера. Навряд ли его смутило бы и обвинение в убийстве Христа – он, скорее всего, счел бы его комплиментом, как считали и раввины Средневековья. Но разве Иисус не был евреем, спрашивают в таких случаях удивленные евреи. Ответить на этот вопрос так же легко как на вопрос «Был ли Владимир Красное Солнышко – русским?» Иудеи времен Христа в подавляющем большинстве присоединились к церкви, стали христианами, растворились в христианском палестинском населении. Лишь небольшая часть палестинских иудеев приняла новую веру – иудаизм Мишны и Талмуда.

Так, Ленин был дворянином, но боролся против дворянства. Не против потомков дворян, но против тех, кто хочет сохранить былые привилегии. Христос воплотился в царском роду потомков Авраама и царя Давида. Иудеи ждали Мессию, который возвысит их. Но Иисус хотел приобщить к спасению все человечество, не только иудеев. На что похож этот рассказ? Рос в царском дому принц, сын женщины из маленького племени, и ждало это племя, когда он, наконец, вырастет и возвысится, и возвысит все племя. Он вырос, набрался ума, и возвысил всех своих подданных, а не только маленькое племя. Так Александр Великий, которого упрекали македонские солдаты в том, что он приблизил к себе покоренных персов, отвечал: «Я приблизил вас всех».

Иногда иудейские критики христианства говорят, что иудеи не могли признать Иисуса – Христом, потому что Мессии не суждено умереть. Другие говорят, что для иудеев неприемлем человеческий облик Сына Божьего. Но на многих автобусах в Израиле висит огромная фотография старого еврея с надписью «Да здравствует наш Царь Мессия и Спаситель». Это – не Иисус, но Любавичский Ребе, раввин, живший в Нью Йорке и скончавшийся несколько лет назад. Ни его смерть, ни «человеческий облик» не помешали его ученикам считать его Мессией – Христом. Прочие иудеи относятся к плакатам с полным безразличием, потому, что Любавичский Ребе не пытался перешагнуть грань между евреем и не-евреем. Именно это, а не многочисленные мнимые доводы, разделило иудеев и христиан.

Нас, современных потомков иудеев, не обязывает ни вина, ни ненависть прошлого. Мы можем сами выбирать себе путь. Для сравнения заметим, что иудаизм – своеобразная форма старообрядчества, и некоторые толки старообрядцев именуют «обычных» православных людей – служителями Сатаны.

 Иногда называют христианство синтезом древнееврейского монотеизма и ближневосточного культа Таммуза-Адониса, умерщвленного и воскресающего бога. В некоторой степени мне это представляется верным – как в храмовом иудаизме можно ощутить влияние местного культа Ваала. Но в католическом и православном христианстве с его культом Богородицы ощущается и влияние другого местного культа – богини Астарты – Дианы. Дева и Мать, она сочетает многогрудую Диану Эфесскую и Деву-охотницу. Протестанты, отказавшиеся от почитания Девы, способствовали созданию жестокого мира и разрушению природы. Ведь в культе Астарты-Ашторет, когда-то процветавшем в Палестине, был силен позитивный, жизнеутверждающий элемент. Поэт-хананеец Иоханан Ратош поклонялся крепкобедрой богине плодородия в своих стихах – как Гейне поклонялся Венере Милосской. История религии еще не окончена, и поэтому не исключено, что раньше или позже почитание Девы и Матери поможет человечеству возродиться в более зеленой, более крестьянской среде.

Выход из узких пределов иудаизма на просторы мировой сцены был завершен св. Павлом, а начат в приятном городе на берегу моря, в древней Яффе, в которой св. Петр отказался от былых колебаний и обратился с проповедью к язычникам.

Следующая глава