ЗА ДЕМОКРАТИЮ В ПАЛЕСТИНЕ!
ПРОТИВ ЕВРЕЙСКОГО ШОВИНИЗМА!

ЗА ДЕКОНСТРУКЦИЮ РАСИСТСКОГО
ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА!

ЗА ОДИН ЧЕЛОВЕК -
ОДИН ГОЛОС

НА АНГЛИЙСКИЙ
САЙТ

НА РУССКИЙ
САЙТ

КНИГИ

Публицистика

ОБ ИСКУССТВЕ

ПОЛЕМИКА

АГНОН

УЛИСС
И ОДИССЕЙ

СОСНА И
ОЛИВА

СТРАНСТВИЯ

ССЫЛКИ

ФОРУМ

Авторское право:
Все материалы с этого сайта могут свободно передаваться и копиро- ваться электронными средствами, размещены на web-сайтах, посланы по e-mail. На печатную публикацию требуется получить разрешение автора.


Сейчас в
продаже

 

Сосна и олива

Хозяева
Дискурса

 

Исраэль Шамир

Один день Леопольда Рудольфовича

 

16 июня, день, в течение которого происходит действие "Улисса", это Блюмов день, а еще лучше - Блюдень, когда сотни поклонников Джойса собираются в Дублине, завтракают жареными свиными почками и пьют ирландский вискей (а не шотланское виски) "Джей. Джейсон", как, скажем, поклонники Солженицына могли бы отмечать какое-то декабря - День Ивана Денисовича. Но еще несколько лет назад в большинстве книжных магазинов Дублина спрашивающему "Улисса" коротко отвечали "Не держим".

Спорность, оспоримость осталась уделом книги и по сей день, судя по письмам читателей в "ИЛ". Дело не в том, что сейчас народ дорвался до Оруэлла и ему не до Джойса: в Дублине этот довод точно не работает. Я связываю это не с формой, но с "содержанием" романа. Если формальный аспект романа - поток сознания - привился в мировой литературе, и дошел до советского читателя полупародией "Юности" шестидесятых годов, с его содержанием дело обстоит более сложно, и от него чаще всего отмахиваются, ссылаясь на "формализм Джойса".

Собеседники за сегодняшним круглым столом сочли разговор о содержании, об "идее" Джойса неадекватным. Я не согласен - по-моему, именно содержание, "идея" романа сделали его столь неприемлемым для дублинцев и для многих читателей "Иностранной литературы". Нео-ренессансная идея "Улисса" - идея абсолютного превосходства, важности человека по сравнению с обществом. Человек - все, общество - жареный пер, такова, на одной ноге, возмутительная для филистерской массы идея "Улисса".

В известной беседе с Фрэнком Бадженом (св. Лукой-евангелистом для джойсоведов) Джойс назвал Одиссея, прототипа своего героя, человеком обыкновенным, everyman нравоучительной литературы, героем всесторонним и совершенным. Всечеловечность Блюма - пародийного свойства: он и еврей, и не-еврей (трижды крещеный сын ирландки Хиггинс), не то баба, не то мужик (по словам нарратора "Циклопа"), не торговец и не литератор (рекламный агент), не совсем муж (не живет с женой уже десять лет), не совсем любовник (единственный его оргазм в Блюдень произведен собственной рукой), не совсем отец (сын умер, Стивен не спешит усыновиться). То есть гомеровская параллель тут пародийна, как поцелуй в Моллин зад пародирует Одиссея, целующего камни Итаки.

Но несмотря на это, именно Блюм - герой романа, а не Стивен, как совершенно неверно считал Набоков. Набоковская лекция о Джойсе, по-моему, неопровержимое доказательство совершенной ортогональности, а то и непересекаемости этих двух мастеров: Набоков, знакомый с техническим устройством романа, его практически не понимал. Ему, как и многим другим читателям и литературоведам, был ближе Стивен - поэт и эрудит, чем простой малообразованный Блюм. Интеллигенту нужно пересилить классовое чувство солидарности, чтобы предпочесть Блюма - Стивену.

Мне, переводчику "Улисса", еврею и эмигранту, "Улисс" особенно близок: ведь это роман эмигранта об еврее. Его герой - самый знаменитый еврей в мировой литературе - после Иисуса, с которым он неоднократно сравнивался, в том числе и в романе. А сам Джойс писал о Дублине во Франции, Италии, Швейцарии, где он кочевал, бедствовал, ругался с квартирными хозяйками ("Только при разговоре о квартирах он выходил из спячки", вспоминает мемуарист о встрече с ним в 1938 году) и консульскими работниками, преподавал английский - короче, тянул знакомую эмигрантскую лямку.

Но в отличие от эмигрантов - наших современников и компатриотов, Джойс не тешил себя мыслью, что вернется, когда Ирландия станет свободной/коммунистической/ католической/православной/гэль- скоязычной/первобытнообщинной - нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть. Джойс уехал при англичанах и не вернулся после провозглашения независимости. Впоследствии он объяснял этот свой шаг - или всю свою жизнь - по-разному. Например, он говорил о различии между беженцами, ищущими кусок хлеба и эмигрантами, взыскующими истины, о том, что Бродский неделикатно объединил в "ради истин, а также ради богатства римлян".

Но вспомним концовку разговора Стивена и Блюма об Ирландии. Отчаяышись, Стивен говорит: "Этой страны нам не переменить, давайте переменим тему". Жизнь Джойса порукой тому, что Стивен - по молодости лет - ошибался: легче переменить страну, чем тему. Джойс писал об Ирландии, о Дублине.

Почему этот роман так злит ирландцев? Обвинения в непристойности нам трудно даже понять и в "Индексе слов "Улисса" среди 60000 слов на 800 страницах книги слово "е...аный" встречается только 7 раз, то есть куда меньше, чем в реальности дублинских пабов, роман был запрещен и даже в Москве появился раньше, чем в Дублине. "Улисс" - это удар ниже пояса по национальным и религиозным чувствам земляков Джойса. Так Веничка Ерофеев оскорбил лучшие чувства своих земляков: интересно вспомнить, что "Москву-Петушки", прежде чем ее напечатал иерусалимский библиофил Володя Фроммер в первом и эфемерном журнале третьей волны "Ами", отвергли "Имка-пресс" и "Грани", как клевету на русский народ".

Джойс писал свой роман между Пасхальным восстанием 1916 и независимостью Эйре в 1921, но его герои - не романтические защитники Катлин ни Хулихан, но крещеный еврей и будущий эмигрант. Чтобы понять исключительность этого выбора, скрестим русскую и ирландскую литературы. Тогда Солженойс написал бы роман "Троицкий богатырь", где Цезарь Маркович Блюм, как придурок Ир, спорил бы с героем из-за объедков, а Джоицын вывел бы в своем "Одном дне Леопольда Рудольфовича" циклопа - кавторанга Ивана Исаевича Сологдина.

И вообще ситуации "Улисса" легко передаются по-русски. Так, глава "Циклоп", где Леопольд Рудольфович попадал бы в логово "Памяти". В пародийных кусках нужно только заменить Конна Стобитвенного на Владимира Красное Солнышко, да пиво на водку. Уже за эту главу не напечатал бы "Улисса" "Наш современник". Но чтобы понять "антипатриотизм" Джойса, нужно перечесть хотя бы насмешку над идущим на смерть патриотом в "Циклопе", или концовку "Сирен", где Блюм пердит при чтении эпитафии павшего героя, скажем, ирландской Зои Космодемьянской.

Этот антиобщественный заряд романа связан и с выбором героя-еврея. Иванов, по-моему, заблуждается, провозглашая Блюма не-евреем "по меркам начала века", до расистского грехопадения человечества. И не только потому, что Отто Вейнингер и Чемберлен уже принадлежали истории, когда писался "Улисс". Иванов принимает за чистую монету "на самом деле я - не" Блюма. Наоборот, как муж-мудак из анекдота, который и на конкурсе мудаков занял бы второе место, потому что он такой мудак, Блюм - такой еврей, что его даже Вячеслав Всеволодович за еврея не считает. Это, если хотите, высшая степень еврейства.

Почему же Джойс сделал своего героя евреем?Сам Джойс отвечал: потому что он был евреем. Под этим он имел в виду не таинственную правду искусства ("а вы видели, к а к течет река?"), но двух прототипов Блюма: дублинского "может быть еврея", который однажды подобрал пьяного и побитого Джойса, как Блюм - Стивена, и австрийского еврея-торговца, которому Джойс, бедный ирландский эмигрант, преподавал английский в Триесте - он стал известен впоследствии под псевдонимом Итало Свево ("Признания Зено").

Стюарт Гилберт объяснял это эллино-финикийской концепцией. (У Стюарта Гилберта особое положение среди джойсоведов, он получил, как Моисей на горе Синай, не только святой текст, но и толкование к нему, он занимался французским переводом "Улисса" - Септуагинтой джойсистов, и вообще внес порядок в хаос). Эту концепцию Джойс нашел в книге, а точнее в четырех аккуратных томах по французски, напоминающих своей аппетитной пухлостью и графикой иллюстраций романы Жюль Верна, скажем, 20 000 лье под водой и Детм капитана Гранта с их старомодными картами и французским ученым шармом Паганеля - в "Финикийцах и Одиссее" Виктора Берара, видевшего в "Одиссее" Гомера греческое переложение точных финикийских лоций, и в ее герое - финикийского мореплавателя. Герой - странник-семит, поэт - эллин,а в пересчете на наши дни, герой - еврей, а поэт - ирландец, "новый грек" (что подчеркивается уже в первых строках романа).

Выбирая героя-еврея Джойс оправдывает свою эмиграцию, ведь евреи живут где угодно, не обязательно умирая за Ирландию или Россию. И действительно, в отличие от евреев-патриотов генерала Драгунского или синеглазых и русоволосых сионистских Трумпельдоров, Блюм не тщится умереьб за родину. В черновом варианте "Циклопа" Д.Д. говорит: "Но ведь и еврей может быть предан своей стране?" и Стивен остроумно отвечает: "Конечно, если он только знает, какая из них его страна". В окончательном тексте Стивена в этой сцене нет, но его реплика сохранена и подарена другому симпатичному герою.

Ответ Набокова на этот вопрос основан на признании Стивена, а не Блюма - героем. Набокову вообще не понятно, зачем Блюм, на худой конец - еврей-изгой Блюм суть символ изгойства поэта Стивена. Так роман превращается в затянувшийся пересказ цветаевской фразы о поэтах-жидах, да и изгойство одного не похоже на изгойство другого: Стивен для Блюма не изгой, но первая ласточка несостоявшейся весны признания дублинским обществом, он с гордостью рассказывает жене о встрече с "автором и профессором". Блюм недостаточно хорош Стивену, и он отклоняет все попытки Блюма закрепить их знакомство. Для Стивена со всем его бунтарством невыносимо то, что Блюм - вне общества, а для Блюма признание общества хоть и желательно, но не столь уж важно.

Ведь Стивен, герой "Портрета художника", молодой Джойс, описан в романе с 20 годов как с 20 шагов Джойсом постарше, ровесником Блюма. Стивен ведет сознательный бунт против национализма, требующего от него и его сверстников борьбы с Англией, а значит - жизни и свободы. "Моя страна хочет, чтобы я умер за нее. Пусть лучше моя страна умрет за меня" - говорит Стивен, и этот лозунг равно чужд, равно ужасает читателя "Огонька" и "Нашего современника". Дальше - больше. Для Стивена Ирландия - "старая хавронья, пожирающая свой выводок". Вместе с Маллиганом он сочиняет кощунственный эпитет "сопливо-зеленое море" - ведь зеленый - это цвет Ирландии (на русский этот эпитет можно перевести "менструально-красным").

А рядом с ним Блюм - не общественное лицо, не политическое животное, он больше думает о душистых дынях женина зада и о цене мыла, чем о судьбах Ирландии. Он не одержимый, далек от радикализма, готов пробормотать несколько фраз о благе Ирландии, он не анти-националист, как Стивен, просто человек. Интересно, что сионистские лозунги, что, мол, евреи должны ответить насилием на насилие, встретить силу силой - принадлежат "циклопам", ирландской "Памяти", потому что Блюм - еврей человечный, а не гордый по Жаботинскому, трудовой по кибуцному, преданный по Кагановичу, релегиозный по хасидски, революционный по Троцкому, культурный по Ахад-га-аму.

Главное в Блюме - что личное для него важнее общественного, а такой человек был бы осужден в любом месте гневной общественностью, этим бичом ХХ века. К такому радикальному лозунгу не были готовы и читатели "ИЛ".

Идея антисемитизма у Джойса могла появиться только у параноика, которых среди евреев хватает, или у человека, считающего слово "еврей" ругательством. Джойс был, напротив, филосемитом (в отличие от рядом помянутого Т.С. Эллиота, замечательного поэта, любившего евреев еще меньше, чем Достоевский), что видно и в воспоминании Стивена о евреях на ступенях парижской биржи: златокожие, скрывающие за сиюминутной суетой слишком близкое знакомство с вечностью, мирный народ, торговцы. Такое отношение к евреям не случайно у эмигрантов, потому что в эмиграции и возле нее много евреев, местных и заморских, а может, общение с евреями на родине предвещает эмиграцию, как еврейский псевдоним Абрама Терца довел его до Парижа.

Я не могу согласиться с оценкой Урнова о пессимизме Джойса. А "хэппи энд" - заключительное согласие Молли, последние слова романа? Нет, бытие по Джойсу не страшно, оно даже сакрально или сакрализуется, от огненной жертвы свиных почек до holocaust'а (есть что-то пророческое в выборе этого слова в 1921 году для описания столкновения с циклопами) в пабе Кирнана. Есть тотальный уют в Молли и Польди, засыпающих рядом, Стивен уходит, утешенный. И вообще - его проза светла.

Джойса читать трудно. Не труднее, чем "Гэндзи моногатари" Мурасаки Шикибу или "Сретенье невесты" Ш.И. Агнона, но и не легче. Эти книги не поддаются "наивному чтению", их нельзя открыть, прочесть и получить удовольствие, по крайней мере у меня это заняло несколько месяцев. Желающему прочесть "Улисса" я готов дать простой совет: читать его параллельно с путеводителем по роману, страницу за страницей, абзац рядом с абзацем, как будто гуляя по незнакомому дивному музею с каталогом в руках. Эти путеводители иногда смешно врут, стиль у них плоский, пересказ вообще низкий жанр, но они позволяют понять, что на простом уровне происходит в романе: так расписание поездов в Загорск не раскрывает сущности православия, но позволяет приблизиться к нему территориально. Я думаю, что вместо ученых комментариев журналу следовало бы напечатать параллельный подробный пересказ. Например, "Сирены" - без пересказа трудно понять, что в этой главе ставят рога Блюму, или что он выдает не губами рожденный комментарий на смерть мученика-патриота.

Относительно перевода, или точнее, переводов. Можно не завидовать двадцати сортам сыра в американском супермаркете (все равно там они все пастеризованные), но вполне допустимо позавидовать тридцати переводам "Одиссеи" на английский. (28-ой по счету - перевод Лоуренса Аравийского, самый замечательный из них, по моему мнению, и сделанный примерно в то же время, что и "Улисс", был частично опубликован по русски в моем переложении в Нью Йорке в прошлом году). Есть некая тоталитарность духа в единообразии классических переводов: одно солнце на небе, один великий князь в Киеве, один перевод "Одиссеи" и тот Жуковского. А ведь современное восприятие "Одиссеи" необходимо для понимания "Улисса". Если бы Джойс знал Гомера только по переводам Гнедича и Жуковского, "Улисс" никогда бы не был написан.Так я воспринимаю и спор о переводах, начатый за этим столом. Очень хорошо, когда есть много разных переводов, и они совсем не должны быть полными - vide пушкинский перевод первых строк "Конрада Валленрода" или отрывка из "Рукописи, найденной в Сарагосе". При этом я, переводчик нескольких глав "Улисса" (увидевших свет в журнале русского Зарубежья "Время и мы" и в антологии "Голубая лагуна"), конечно, не беспристрастен.

В Советском Союзе победила гласность, и уже можно ругать общественный строй, но значительный слой языковой лексики все еще находится под запретом, и лишь отдельные слова из "матерного ряда" с непременной ссылкой на протопопа Аввакума пробиваются в печать. Перевод тридцатых годов в "Инт. литературе" был совершенно выхолощен, до полного искажения смысла, даже вши, которых била мать Стивена, превращены там в "насекомых". Настоящий перевод свободней, но не абсолютно свободен от цензурно-пуританских запретов. Ведь эта лексика легализовалась в Англии только в конце 20 - 30 годах, после Олдингтона, Лоуренса, Джойса, а "общедоступной" она стала только в шестидесятые годы. В России этот процесс был заморожен, как и другие, и пошел только сейчас.

Тут могут помочь "незакрепощенные" переводы и пассажи на тему "Улисса", как например, "Баллада парка Лобо" Эдуарда Лимонова: "Девушка с толстым хорошим бедром/ Занята длинным хорошим письмом/ В парк вдруг заходит печальный Никто/ Член показать из пальто". Читателю ясно, что Никто - это Одиссей-Улисс-Блюм, девушка - Навзикая и Герти МакДоуэлл, а письмо, которое она пишет (в отличие от стирки у Гомера и присмотра за детьми у Джойса) - это сама "Одиссея" по трактовке любимого Джойсом Батлера.

Нет, Джойс еще дойдет до среднего советского технократа, настолько это замечательная книга, и настолько здесь замечательный читатель, но читателю и книге нужно помочь.

 

 

 

 

Home ·  Contributors  ·  Talmud Translated ·  MISSION · BOOKS · ARCHIVES
Feedback ·  Donations ·  Site Map ·  Links ·  Contact

English Articles ·· French Articles ··  Hungarian Articles ··  Italian Articles  ·· Norwegian Articles  Polish Articles ··  Russian Articles  ·· Spanish Articles  - Friends and Foes  ··   Discussion Board ··    Picture Gallery  - Arabic

This site is best viewed with Microsoft Internet Explorer. If you don't have it, click here For comments and questions write info@israelshamir.net; for technical web related matters write webmaster@israelshamir.net This site is designed and maintained by a friend seeking a non-violent solution to Palestinian liberation
 
For the Shamir Readers Newsletter, Click Here