Песнь XX

Перед боем

 

Великий Одиссей устроился на ночь в галерее во дворе. Он подстелил недубленую бычью шкуру, а на нее положил руна овец, пожертвованных аппетиту ахейцев. Когда он улегся, Эвринома укрыла его мантией. Но он не мог уснуть, готовя погибель соперникам. К тому же с веселым смехом и шуточками из дома вывалила группа служанок, по ночам распутничавших с кавалерами. Одиссея объяла ярость: рассудок и гнев спорили, броситься ли на них и предать распутниц смерти, или дать им потешиться последнюю ночь перед смертью в объятиях щедрых любовников. Он зарычал от сдержанного гнева, как сука над щенками, скалящая зубы и готовая броситься на чужака. Одиссей ярился, возмущенный их беспутством, но ударил себя кулаком в грудь и сказал: «Терпи, ретивое. Тебе потруднее было сдержаться, когда дикий Циклоп пожирал храбрецов. Но ты мужественно терпело, пока уловка не помогла выбраться из смертельной ловушки его пещеры».

Он сдержал страсти и подавил мятеж непокорного сердца. Но он не находил покоя и вертелся на ложе, как лопающийся от жира и крови рубец на угольях, когда его переворачивает повар, чтобы скорее поджарился. Переворачиваясь с боку на бок, он думал, как ему в одиночку справиться с целой оравой бесстыдных женихов. Богиня Афина явилась ему в образе женщины. Она сошла с небес и стала у его изголовья, говоря:

- О несчастнейший из смертных, почему ты страдаешь от бессонницы? Наконец-то ты лежишь в своем дому, а рядом твои жена и сын, - сын, о котором можно только мечтать!

- Богиня, - отвечал прозорливый Одиссей, - твои упреки справедливы. Но я не нахожу покоя. Как я справлюсь в одиночку с целой бандой расточителей моего добра? И вторая задача, потруднее первой - положим, с помощью Зевса и твоей я перебью их. Где я потом найду убежище? Дай мне ответ, богиня.

- Ты и впрямь неисправим, - воскликнула ясноглазая богиня. - Обычно люди полагаются на куда более слабых союзников, на простых смертных, не осененных моей мудростью. Но я подлинная богиня и твоя заступница. Пойми, наконец - и против пятидесяти полков, жаждущих твоей крови, с моей помощью ты смог бы угнать их стада и отары прямо из-под носа. Успокойся и спи. Бессонная ночь утомляет попусту. Сейчас я отгоню от тебя заботы.

Богиня сомкнула ему веки и удалилась на Олимп. Одиссей погрузился в объятия сна, успокаивающего душу и расслабляющего члены. Но тут пробудилась его верная жена, села на мягком ложе и зарыдала, обращаясь к Артемиде:

- Богиня Артемида, дочь Зевса! Порази меня стрелой и забери жизнь! Пусть ураган унесет меня и бросит во тьму, где морской поток вливается в Океан. Так дочери Пандарея были унесены вихрем. Боги погубили их родителей и оставили сиротами, но Афродита вскормила их козьим сыром, сладким медом и отличным вином, Гера сделала их прекраснее и мудрее всех женщин, Артемида наполнила их формы, а Афина научила мастерству и рукоделию, прославляющему женщин. Но, когда Афродита отправилась на высокий Олимп, чтобы попросить для них счастливого брака у Зевеса-громовержца, знающего судьбы людей, - демоны урагана унесли дев и отдали в услужение страшным Фуриям. Боги Олимпа, уберите меня с людских глаз долой! прекраснокудрая Артемида, пронзи меня стрелой! Лучше я сойду в глубокую могилу, в самые недра земли, с обликом Одиссея в сердце, чем утолю желания мужа помельче.

 «Можно перенести боль, когда от сердечной муки рыдаешь день напролет, но спишь ночью, и сон отгоняет все помыслы, худые и добрые. Но меня мучат и сны, посланные небесами. Сейчас мне приснилось, что со мной в постели лежит Одиссей, каким он был, когда ушел на войну, и у меня сердце подскочило от радости, потому что я приняла сон за явь».

Она стенала, пока не пришла Заря Золотой трон, и ее стенания дошли до ушей Одиссея и смешались с первыми мыслями его пробуждения. Ему показалось, что Пенелопа узнала его и лежит рядом. Он взял мантию и руна и положил на стул под крышей, вынес во двор бычью шкуру и вознес руки в мольбе:

- О Зевес-Отец, если к добру, а не к худу боги дали мне выйти живым из объятий смерти и по бурным морям возвратили домой, - пошли мне знамение с широких небес, и пусть его подтвердит человеческое слово.

Его мольбу услышал Зевес-устроитель. Он прогрохотал из тумана, окружающего сияющую вершину Олимпа, и возликовал Одиссей. А следом пришли и слова, которых он ждал: их произнесла рабыня, моловшая зерно во флигеле дворца, где стояли ручные жернова. Там изо дня в день надрывались двенадцать женщин, моловшие пшеницу и ячмень, суть мужской силы. К этому часу они уже ушли спать, выполнив дневной урок, и только одна, самая слабая, еще не справилась с данным ей зерном. При раскате грома она прекратила работу и произнесла слова, которых так ждал ее государь:

- Отец Зевес, правитель людей и богов, какой гром! А небо чистое, звездное, ни одного облачка! Это, не иначе, знамение. Пусть и моя просьба исполнится. Я хочу, чтобы сегодня же настал конец пышным пирам лордов-женихов во дворце Одиссея. Сил у меня больше нет молоть им муку, колени подгибаются, и спину ломит.  Чтоб это был их последний ужин, Зевес!

Вещие слова рабыни совпали с ударом грома и обрадовали Одиссея. Он ощутил неизбежность жерновов возмездия Божия.

Cлужанки пробудились во дворце Одиссея и разожгли неугасающий огонь в очаге. Телемах встал с постели, подобный юному богу, оделся и повесил острый меч через плечо, а стройные ноги обул в сандалии. Он взял в руки копье с бронзовым наконечником, и на пороге чертога обратился к Эвриклее:

- Милая няня, позаботились ли женщины о нашем госте, накормили и уложили спать? Наверное, моя мать, хоть она и опытная женщина,  оставила его самого о себе заботиться? Она из кожи вон лезет ублажить никчемного человека, а достойными пренебрегает.

- Дитя, - отвечала рассудительная Эвриклея, - не вини безвинную. Гость сидел и пил, сколько хотелось его душеньке, а от еды отказался, хотя твоя мать его уговаривала. Она велела было служанкам постелить ему ложе, но он, бессчастный бедняк, отказался спать в постели и лег на недубленую шкуру и овечьи меха в галерее. А мы укрыли его накидкой.

Услышав это, Телемах вышел из зала, и пошел с копьем в руке, сопровождаемый двумя охотничьими псами, в народное собрание к ахейским воинам. А превосходная Эвриклея, дочь Опса, сына Певсенора, отдавала распоряжения служанкам:

- Живо за работу, - воскликнула она. - Вы, девушки, подметите полы, только сначала побрызгайте водой, и чтобы дело в руках кипело. Не забудьте натянуть пурпурные чехлы на кресла. А вы хорошенько вытрите столы и перемойте бокалы для вина и двуручные чаши. А вы, девушки, бегом к колодцу и принесите воды, одна нога здесь, другая - там. Молодые джентльмены скоро придут, раньше, чем обычно - ведь сегодня праздник.

Девушки разбежались по своим делам. Два десятка пошли по воду к колодцу, где текла темная вода, а прочие взялись за работу во дворце, как хорошо вышколенные горничные. Затем подошли и слуги джентльменов и аккуратно накололи дров для растопки. А когда девушки принесли воду, пришел и свинопас. Он пригнал трех отборных откормленных боровов. Он оставил их рыться во дворе, и вежливо обратился к Одиссею:

- Странник, добился ли ты благосклонности молодых лордов, или они по-прежнему воротят нос?

- Эвмей, - сказал Одиссей, - пусть боги покарают этих злодеев за их дерзость и несносное поведение в чужом дому! Нет в них ни капли порядочности.

Подошел козопас Меланфий, пригнавший отборных коз для трапезы женихов. С ним было два подпаска. Они привязали коз в гулкой галерее, и Меланфий стал допекать Одиссея:

- Как, ты все еще здесь? По-прежнему докучаешь всему дому и клянчишь объедки у джентльменов? Я вижу, что от тебя не отделаешься без хорошей взбучки. Такая настырность не к месту. Это, в конце концов, не единственная пирушка в городе.

Одиссей благоразумно не отвечал на его оскорбления, только молча опустил голову, но в его сердце закипала злоба. Пришел третий пастух, Филойтий, он пригнал телку для стола женихов и несколько отборных коз. Их он переправил с материка на городском пароме. Филойтий тщательно привязал животных в гулкой галерее и обратился к свинопасу с вопросом:

- Свинарь, что это за новый странник во дворце? Какого он роду-племени, по его словам? Кто его родичи, и где лежат их земли? С виду он замарашка, но сложен по-королевски. Впрочем, когда боги в гневе лишают человека дома, он быстро теряет свою красу, хотя б и родился во дворце.

Он подошел к Одиссею, протянул ему руку и сердечно сказал:

- Добро пожаловать, сэр странник! Сейчас тебе не везет, но пусть грядущее принесет тебе радость. Отец Зевес, ты самый жестокий из богов, ты создал нас, но не щадишь, а караешь несчастьями, страданиями и бедами. Меня потом прошибло, и слезы подкатили к глазам, когда я тебя увидел. Ты напомнил мне Одиссея - если он жив и видит сиянье дня, то, верно, скитается бродягой в обносках по лику земли. А если он умер и спустился в чертоги Аида, то остается его оплакать. Я был еще мальчишкой, когда он доверил мне свои стада в Кефаллении. Мой широколобый скот размножился невероятно, как колосья пшеницы, большего смертному и не пожелаешь.  Но эти пришельцы, пренебрегая хозяйским сыном и волей богов, все время заставляют меня гнать им скот для пиров. Сейчас они надумали поделить между собой все достояние нашего давно пропавшего короля. Я не могу решить, что делать: при живом наследнике нехорошо сменить хозяина и уйти со всеми стадами на новое место, но еще хуже терпеть несправедливость и пасти скот для захватчиков-женихов. Мое положение невыносимо. Давно надо было мне сбежать под защиту какого-нибудь могучего лорда, но я все еще надеюсь, что мой несчастный король нежданно вернется и разгонит женихов.

- Пастух, - отвечал находчивый Одиссей, - ты человек здравого ума, и сумеешь сохранить секрет, который я тебе раскрою. Клянусь Зевсом, величайшим из богов, и гостеприимным столом и очагом Одиссея, возле которого я стою, что Одиссей вернется домой, прежде чем ты покинешь Итаку. Ты воочию увидишь, как предсказанная тобой судьба постигнет назойливых захватчиков.

Пастух ответил: «Да сбудутся твои слова, странник, и ты увидишь, как тешатся силой мои руки». Эвмей вторил ему молитвой Олимпийским богам о скором возвращении мудрого Одиссея.

А лорды-соискатели обсуждали, как погубить Телемаха. Внезапно слева от них вещей приметой пролетел орел с испуганным голубем в когтях. Амфином встал и сказал: «Друзья, наш заговор убийства Телемаха обречен на провал. Пошли лучше пировать». Они согласились с ним, и пошли во дворец Одиссея, где они бросили свои накидки на кресла и закололи овец, коз, свиней и телку. Они поджарили потроха и сняли их с огня, смешали вино в чаше. Свинопас разнес кубки, величественный Филойтий подал хлеб в изящных корзинках, а Меланфий разлил вино. Они сели за стол и навалились на отменные яства.

Телемах усадил Одиссея возле каменного порога, у самого входа в зал. Он поставил Одиссею шаткий табурет и маленький столик, подал ему потрохов и налил вина в золотую чашу.

- Сиди спокойно, - сказал он, - и пей с джентльменами. Я защищу тебя от обиды или удара. Тут не кабак, а дворец Одиссея, а я - его наследник. А вы, кавалеры, уймите сердца и руки, чтобы не было драк и перебранок.

Их изумила дерзость Телемаха. Женихи прикусили язык, только Антиной сын Эвпейта обронил:

- Ахейцы, Телемах обнаглел и оскорбляет нас. Но придется смириться с его угрозами, раз Зевес сорвал наши планы. Иначе эти стены не слыхали бы больше его сварливого верещания.

Телемах пренебрег его речами.

А в городе вестники провели по улице животных на заклание по случаю праздника. Длинноволосые ахейцы собрались в тенистой роще Аполлона-лучника. А женихи во дворце запекли мясо на угольях, сняли с вертелов и поделили. Слуги не обделили и Одиссея, и дали ему такую же долю, как и самим себе, по велению его дорогого сына Телемаха.

Но Афина не позволила высокомерным женихам отказаться от оскорблений: она хотела поглубже уязвить королевское сердце Одиссея их пренебрежением. Среди женихов особенно неуемным был некто Ктесипп с Зама. Нехитрая вера во всемогущество своего богатства вскружила ему голову, и он тоже отправился свататься к жене пропавшего короля.  Он заревел во весь голос, чтобы его услышали хмельные собутыльники, и отмочил шуточку:

- Лорды-кавалеры, послушайте, что я скажу. Странник получил свою порцию, как и следовало. Несправедливо и недостойно скупиться с гостем Телемаха, каким бы он ни был. Я и сам поднесу ему гостевой дар, чтобы он потешил свою старую клячу-банщицу или угостил слугу.

Он схватил здоровенной ручищей коровье копыто с блюда и запустил им в Одиссея. Но Одиссей легко уклонился, и иронически усмехнулся, когда копыто врезалось в стену, не причинив ему вреда. Телемах обрушился на Ктесиппа:

- Тебе повезло, Ктесипп, что ты не попал в моего гостя, хоть это не твоя заслуга. Если бы ты попал, я бы пропорол тебя копьем, и твой отец устраивал бы похороны, а не свадьбу. Я не потерплю такого необузданного поведения в моем дому. Я был ребенком, но сейчас уже могу отличить добро от зла. Нам приходится бессильно терпеть, пока режут наш скот и транжирят еду и вино, потому что одному не справиться с такой оравой. Но не доводи дело до кровопролития. А если ты не остановишься и перед убийством, то знай - по мне лучше умереть, чем изо дня в день терпеть такие гнусности, когда моих гостей оскорбляют и служанок тискают в моем величественном дворце.

Долгое всеобщее молчание было ответом на вспышку Телемаха. Его нарушил Агелай, сын Дамастора:

- Друзья, мужчине не пристало раздражаться или жаловаться на прямые речи. Оставьте в покое странника и слуг Одиссеева дома. Вот мой совет Телемаху и его матери. Я даю его от всего сердца, и надеюсь, что вы его примете. Пока ты и твоя мать надеялись, что твой мудрый отец вернется домой, никто вас не осуждал за уклончивость и отсрочки женихам.  Это было разумным поведением, пока жила надежда на его возвращение. Но сейчас ясно, что он сгинул навеки. Поэтому я советую - поговори со своей матерью и объясни ей положение дел. Пусть она выберет самого достойного и щедрого средь нас и выйдет за него. Тогда ты спокойно насладишься своим наследством и обильной едой и вином, а твоя мать уйдет в дом нового мужа и будет там распоряжаться.

- Клянусь Зевсом и страданиями своего отца, погибшего вдали от Итаки или странствующего по свету, - возразил Телемах, - я не собираюсь задерживать брак своей матери. Я ее уговаривал сделать выбор и выйти замуж, и обещал ей самые щедрые дары к свадьбе. Только что из дома ее не прогонял, но это мне совесть не позволяет.

В ответ на слова Телемаха Афина Паллада наслала на женихов приступ буйного смеха. Они безудержно хохотали, - и не могли остановиться. Смеющиеся рты не подчинялись им, мясо на тарелках сочилось живой кровью, глаза исполнились слез, и сердца объяла тоска. Богоравный Феоклимен воскликнул:

- Злосчастные, какое проклятье поразило вас? Ночь укрывает ваши головы, лица, сползает к коленам. Плач и стенания слышатся, слезы бегут по щекам и кровью потеют стены. Призраки клубятся у входа и заполняют зал, чередой стремятся сквозь тьму в ад. Солнце исчезло с небес, сгустился зловещий туман.

Они расхохотались громогласно, как один человек, и Эвримах сын Полиба сказал:

- Наш зарубежный друг не в своем уме. Живее, молодежь, выведите его на площадь - ему мерещится темная ночь посреди бела дня.

- Эвримах, - отвечал Феоклимен, - я найду путь и без твоей указки. Глаза у меня есть, и уши, и две ноги, и дух не слаб. С их помощью я пересеку порог, ибо я чую беду. Ее не отвратить, от нее не отмахнуться. Она постигнет каждого, кто осквернял буйством и непотребностью славный дом Одиссея.

И он покинул дворец и нашел приют в дому Пейрея. А кавалеры обменялись понимающими взглядами и принялись потешаться над Телемахом, высмеивая его гостей:

- И впрямь, Телемах, не везет тебе с гостями. Сперва ты принимаешь никчемного бродягу, грязного и безвестного, у которого только жратва и выпивка на уме, пальцем о палец не ударит, только землю тяготит. Теперь и второй гость туда же - вскакивает и изображает из себя провидца. Послушай нашего совета - бросим-ка эту пару в трюм галеры, идущей в Сицилию. Там за них дадут хорошую цену.

Но Телемах оставил эти издевки без ответа. Он молчал и не сводил глаз с отца, ожидая сигнала к атаке на мучителей. А разумная Пенелопа поставила свое кресло так, что могла слышать все, что происходило в зале. Веселье не помешало ее кавалерам заколоть множество скота и овец для обильного обеда. Они не знали, что Богиня и богатырь уже готовят им страшный ужин в расплату за их злодейство.