СМЕРТЬ ДРАМАТУРГА ( статья о Ханохе Левине)

      Славу, всенародную любовь и признание Ханоха Левина, одной из самых блестящих звезд на израильском небосклоне, не так легко объяснить русскому читателю и зрителю, практически не знакомому с творчеством недавно скончавшегося драматурга, писателя, поэта. Ханох Левин прошел за тридцать лет творчества долгий путь от всенародной ненависти до всенародной любви. На первых показах его “Королевы ванной” ветераны левого “Пальмаха” и правого “Эцеля” сообща ломали стулья и срывали спектакль. Актеры выдержали только 15 постановок. Рьяные сионисты с польскими фамилиями подавали в суд на театр, ставивший Левина, а с марокканскими - грозили набить морду. А к концу своего жизненного пути Левин стал самым народным и признанным мастером, прямо заслуженным драматургом и героем Золотой Звезды. Но это произошло вовсе не потому (как сказал самодовольный комментатор Второго канала Израильского ТВ), что израильское общество улучшилось и стало более терпимым к критике. Прогресс в этой области за тридцать лет невелик, израильское общество осталось провинциальным и узколобым. И не потому, что годы смягчили Левина и остроту его пьес. В его первой пьесе, к возмущению зрителей, израильский папаша Авраам посылал на смерть солдата израильской армии Исаака, а в последней (перед замершей аудиторией) израильские солдаты на сцене отрезают член замученного ими палестинца и вставляют ему в рот. Он ни на йоту не изменился, и народ не поумнел.

      Произошло нечто совершенно иное. Народ его признал, потому что Левин оказался зеркалом израильского народа. Как в Комнате смеха человек безошибочно узнает себя - в похабной перекошенной физии, так обычный израильтянин увидел свое точное отражение в кривом зеркале Левина. Драматург нутром чуял и умом понимал израильский характер. Он видел его и сумел показать с (почти) гоголевской точностью. Он и был израильским Гоголем, Гоголем “Мертвых душ” и “Женитьбы” по умению одним емким штрихом создать узнаваемый характер. Я могу себе представить встречу Агафьи Тихоновны и Варделе, Рут Шахаш и Чичикова, Ляйденталя и Манилова. У Левина, как в “Мертвых душах”, не было положительных героев.

      На общем фоне израильских деятелей культуры, любивших, чтобы о них писали газеты, если не на первых полосах, то хотя бы в отделе сплетен, Ханох Левин остался исключением. Он дорожил своей частной жизнью, не подпускал интервьюеров, не выступал по телевидению, не хотел быть звездой общества. Мальчик из традиционной еврейско-польской семьи, выросший в Тель-Авиве, был прямой противоположностью прочим "героям культуры" города - шумным, рвущимся к славе, скандальным, вроде покойного Дана Бен-Амоца или живого (до 120) Ури Авнери. Он не хотел, чтобы о нем писали, он сам писал, и очень много. По количеству написанных пьес Левина можно сравнить с Островским - десятки произведений за тридцать с лишним лет творчества.

     Это сравнение можно развить. Если Островский писал о жизни купечества и таким образом выразил душу России, Левин не выходил за пределы "а полише идн", польских евреев, но смог показать весь Израиль. Он был жесток по отношению к воспитавшей его среде, и выставлял напоказ ее смешные и отвратительные черты. Этим он напоминал Багрицкого ("Любовь? Но съеденные вошью косы, ключицы, выпирающие косо,прыщи, обмазанный селедкой рот и шеи лошадиный поворот"), однако без пафоса одесского поэта. Имена его героев и героинь звучат, как царапанье гвоздем по стеклу, и читаются, как поэма:

      Красивых, но увы, выдуманных ивритских имен (вроде имени автора этой статьи) у него не найдете, Левин сразу видел стоящее недалеко за нами еврейское местечко в черте оседлости. Его герои омерзительны или жалки, героини и того хуже.

      Семья, союз мужчины и женщины, и их детей, - это воплощение пошлости. Такой семейной сценой за обеденным столом начинается "Шиц", одна из самых злобных пьес Левина, поставленная в 1975 году:

ЦАША: Настали трудные времена, доченька Шпрахци. Спрячь жопу дома, запри ее в сейф. По улицам шастают голодные мужики с топорами. Они тебе оттяпают тухес на филе. Что же ты сможешь предложить, когда, в конце концов,придет твой мужчина? Ну, выходи замуж! Выходи замуж наконец, тебе говорят! Почему ты не выходишь замуж? Ты уже высохла, скоро рассыплешься мелкой грязью. Дуй замуж, ну! Ну, дуй замуж! Замуж давай, ну!

Купить себе маленького пуделя.

ЧАРХЕС: Я тоже временами страдаю от запоров. (Про себя). Что поделаешь, я не очень разборчив. И пожелания у меня маленькие, и страсти: Шпрахци, пара грузовиков, половинная доля в бульдозере ее папаши. А когда пожелания маленькие, то и разочарования маленькие. Вот, меня немножко тошнит, ну и что? Разве я блюю? Чего ради? Если сблюю, что у меня останется?

      Увядающие старые девы Тель-Авива (а незамужних в недреманной столице больше, чем во всех прочих городах Израиля) часто появляются в пьесах и рассказах Левина наравне с крепкими молоденькими сучками - объектами поклонения неудачников. В более поздних пьесах господствуют сильные женщины, пытающие и мучающие мужчин.

      "Яакоби и Ляйденталь", злобный пасквиль на семейную жизнь, самая "левинская" из всех пьес, показывала тяжелый экзистенциальный выбор между гнетущим одиночеством и ненужным браком. Два немолодых увядающих холостяка, которым обрыдла пустая жизнь и селедка с чаем, знакомятся с пышной Рут Шахаш.

ЯАКОБИ: (ее заду) Але, Биг Тухес!..

ЯАКОБИ: (в сторону) Чудесная женщина! Что меня так завело? С одной стороны мяса что надо, с другой стороны - искусство. Пикантное сочетание! (к Шахаш) Позвольте пригласить сударыню вместе с Биг Тухесом в кафе.

ЯАКОБИ: (в сторону) Еще и Шахаш!

      Левин замечал одну из проблемных черт израильских евреев - пламенную любовь к самим себе. Нарциссизм и патриотизм сливаются воедино в диалоге "Чудесная страна" из раннего сатирического ревю "Кетчуп". Муж и жена принимают у себя в гостях туриста:

ЖЕНА: Действительно, солнце играет нам на руку. Но не в этом секрет нашей силы. Мы умеем воевать и по ночам. Ночью или днем, мистер Челси, что поделаешь, что мы такие замечательные, и всегда готовы к бою, как потребуется, точно понимая, что если выйдем в бой, то без победы не вернемся, потому что у нас нет выбора, мы обязаны побеждать. Это лучшая армия в мире, ибо чудесный уровень наших солдат позволяет справиться с численным недостатком. В нашей армии офицеры идут перед рядовыми, а повара едят перед артиллеристами.

ЖЕНА: Извините, мистер Челси, чем, собственно, вам не полюбилась наша армия?

      Тема израильского самодовольства достигает своего апогея в нашумевшей пьесе Левина "Королева ванной". Эта острая политическая сатира, прогремевшая в нарциссическом Израиле,упоенном результатами Шестидневной войны, отразила скромное обаяние эпохи Голды Меир, этого апогея самодовольства и интеллектуальной недостаточности. Видимо, худший израильский премьер всех времен (по сравнению с ней Биби Нетаниягу - великан духа), "а идише маме" во главе ядерной державы, предыдущая инкарнация Мадлен Олбрайт, она сравнивала смешанные браки - с Освенцимом (и то, и другое уменьшает число евреев) и не могла простить палестинцам того, что их приходится убивать (почему, и впрямь, они не могут сдохнуть сами, как Шпрахци?) Некоторые эпизоды сатирической комедии "Королева ванной" актуальны и поныне.

      В эпизоде "Флирт" героиня по имени Хульда Девер (чумная крыса) сидит на скамейке, "плененная своим внутренним очарованием". Рядом останавливается молодой офицер Боаз.

ХУЛЬДА: Меня зовут Хульда. Хульда Девер. Я родилась в Тель-Авиве в солидной атмосфере у отца-архитектора и матери-публицистки. Я росла и развивалась, как напев флейты. В возрасте 17 лет, когда я еще шалила с мальчиками в гимназии, меня избрали "прелестью парашютистов" Газы и Северного Синая на финансовый 1967/1968 год благодаря моим грудям, с одной стороны, упругим, но, с другой стороны, твердым. В настоящее время я специализируюсь в университете по основам военного права и готовлюсь к мирной и светлой жизни во благо государства и народа Израиля.

БОАЗ: Мне знакомо это чувство, хоть я и не спешу в нем признаться. Лишь Господу Богу ведомо, что я человек мыслящий и сложный, и на поле боя, меж раненых и убитых, я закусываю губу и чувствую в своей душе неразрывную связь с источниками хасидизма и Каббалы.

      Израильский быт мало изменился за минувшие тридцать с лишним лет, и у Левина было много оказий посмеяться над бесконечной волынкой израильско-арабских "переговоров". А следующий скетч, написанный в 1982 году, остался столь же актуальным и в 2001.

      Всех вышеуказанных подозреваемых арестовать. При попытке к бегству - дать предупредительный выстрел в воздух и отправить труп в патологоанатомический институт "Абу Кабир".

      Вот такого замечательного драматурга потерял израильский народ. А если вы, почтенные русские читатели, предпочли бы побольше патриотизма и сионизма, скажу вам словами товарища Сталина: "Нэту у нас других писателей". Любовь израильтян к Ханоху Левину, этому жестокому и насмешливому зеркалу эпохи и души, парадоксально доказывает, что народ не так уж плох, как его малюют профессиональные агитаторы крупных партий. Все израильские средства массовой информации назвали преждевременно ушедшего драматурга - лучшим певцом нашей эпохи. Но - король умер, да здравствует король. Ведь гении обычно ходят парами, Пушкин и Лермонтов, Ли Бо и Ду Фу. В израильской драматургии остался Иешуа Соболь, замечательный полифонический мастер. Да и пьесы Левина остались с нами, как и темы, о которых он писал.

Русская страница Исраэля Шамира