В домах с красивыми круглыми дырами зачастую селились странные люди, то Черные Пантеры, то Еврейское Подполье, а в 90-х годах тут обосновались симпатичные и фотогеничные русские дроп-ауты, то бишь маргиналы, наркоманы и прочий люд, создавший местный вариант сквата. Одобрение они выражают звучным словом “Ништяк”, что переводится “Сабаба”. Еще они варят винт. Не знаю, зачем варить эту полезную деталь; в сказках, по-моему, варили топор. Лица у них светлые, просветленные, жизнью они довольны, у них полно всего, что может понадобиться для жизни в молодости в нашем несуровом климате. Некоторые умирают, но, что поделаешь, никто не вечен. Думаю, что там смертность не выше, чем на юге Ливана или в компьютерной промышленности. Немного надо, чтобы переделать Алисин фильм в хорошую рекламу героина.

     Герои фильма Алисы собрались на просмотр, и потом тусовались на зеленой лужайке, так что у меня и вовсе стерлась волшебная грань экрана между жизнью и кинематографом. Только что с белого полотна на нас глядел Алеша Мух, замечательный юноша-поэт, и вот он уже живьем, стоит в элегантном костюме и афганской тюбетейке и держит пластиковый стакан с белым вином. Мух умеет эпатировать буржуев, а нонешнего буржуя не так просто эпатировать, как в дни Малларме или Рембо, его прогулкой с розовым омаром на голубой ленточке не проймешь.

     Впрочем, и Маяковскому приходилось бороться с постоянным повышением планки и писать “Я люблю смотреть, как умирают дети”. Муху было достаточно вставить слово “еврейские”, чтобы добиться реакции, о которой и не мечтал Рембо. Может, это потому, что он худой, высокий и красивый – ведь пишет такие же вещи Миша Гробман, но бунта не вызывает, уж больно у него добрые и сонные глаза.

     Алекс Мух стал героем пространной статьи в “Едиот Ахронот”, чего, по-моему, не добился ни один русский с времен Трумпельдора. Мало того, о нем написали все русские газеты, и даже завелся непрерывно действующий сайт в интернете под названием “Повелитель Мух”. В фильме Алисы он объяснял, почему его не берут наркотики – помогает богатый внутренний мир. Может быть, помогает и его хорошенькая подружка Катя, родом из Архангельска.

     Среди присутствующих был и ненормально культурный русский парламентарий Юра Штерн. Наши члены кнессета, достойная техническая интеллигенция, обычно любовью к искусству не отличаются. Им подавай палатку протеста, голодовку вместо диеты и домино (или шахматы?). По-моему, только у Штерна рука не тянется к молотку при слове “культура”. По крайней мере, его видишь на премьерах и просмотрах не только перед выборами. Впрочем, он не генерал, министром культуры ему не быть.

• Меньше бы вы занимались внешней политикой, - сказал я ему, - и больше – нуждами русской общины.
• Меня беспокоят кардинальные вопросы, - ответил он.

     По-моему, не чеши гондурас, и он тебя беспокоить не будет. Но этот хороший ответ пришел мне в голову только назавтра.

     Я не уверен, что его язык понятен за пределами нашей маленькой общины, настолько плотно он пересыпан всевозможными вульгаризмами и неологизмами. Но мы его понимаем, и этим стоит воспользоваться. Миша Винокур сродни Бене Крику (а не Бабелю), он говорит мало, но хочется, чтобы он сказал еще. Вот его описание свадьбы военного шофера:

     “Ритуальное покрывало с кистями крученого шелка по углам на четырех столбах растянуто. Под покрывалом кресло в букетах цветов. В кресле в подвенечном пуху и кружевах – невеста. Девочка-репатриантка из Снежной страны. Модель еврейской мамы в перспективе, а пока голые шасси по имени Ципора. Загадка в желтых косичках, где ходовая часть, подвеска и трансмиссия еще не оборудованы природой”.

     А вот – йеменской женщины:

     “В красном, злотом шитом наряде ждала его Аюни. Маленькие ножки, такие теплые и трепетные в любви, как пара птенцов-перепелят, укрыты от чужого взгляда традиционным лиджа от пяток до бедер”.

     А вот – библейская история:

     “Кто прессовал Мойшу Рабейну и пошел на соглашение? Это сделали румыны! Племя смычка и отмычки!!”

     “Коэлет им спуску не давал. Всех держал в ежовых рукавицах. Савской так козьи ноги задрал, что больше никому не давала и всю жизнь провела в недоумении!”

     А вот обращение к читателю, чтобы не расслаблялся:

     “Ты еще со мной, читатель? Ты думаешь: ладно, так и быть, дочитаю. Придурок! Это не ты читаешь. Это я дал тебе почитать. И не нервничай. У нас шибко нервных в жопу ебут”.

     А вот как переводятся строки Маяковского “Я тоже ангел, я был им, сахарным барашком заглядывал в глаз” на язык Винокура:

     “37 позорных лет я отхрячил на вас, сучары. Вы меня гладили по шерсти? Да, я был татарином в ваших караван-сараях. Давай каспомат! – вот что я слышал, суицидные дыры!”.

     Как вы уже поняли, Винокур так крут, что ссыт крутым кипятком. И на праздник выхода своей книги он позвал очень крутых в натуре мэнов, а также людей попроще, вроде искренне вашего. Гости пили коктейль “Слеза комсомолки” любимого Винокуром Венички Ерофеева (тройной одеколон + средство от потливости ног), разлитый в коньячные бутылки. Марик Кармон, человек с красивым голосом, беспрерывно вещал в микрофон, который он принес с собой с радио “Рэка”. Кудрявый поэт Володя Тарасов попытался порезвиться и повеселиться. Он думал, что это он у себя, на иерусалимском застолье. Как его не убили на месте гости Миши Винокура, особенно тот, хриплый, с костылем – ума не приложу. Положение временно спас Наум Вайман, тоже крутой мэн и боксер - он принес хорошей финской водки и спел Есенина. Это только отложило неизбежную драку, но и Орфей не добился бы лучшего результата.