Хорошее подтверждение этому можно найти в Венеции, где в этом году проходит очередная Биеналле, выставка современного искусства. Устроители Биеналле, пуще смерти боящиеся обвинения в ретроградстве и музейной закостенелости, демонстрируют только передовой край современного искусства. Так, в русском павильоне, построенном еще в 1913 году Щусевым, современное русское искусство представлено коллажем из газет “Аргументы и факты” и “Еще”. Не менее скучны и прочие павильоны - у бельгийцев - длинный ряд белых шезлонгов, у японцев - двести метров однообразных фотографий клетки, израильский павильон - комната со сталлажами, заставленными книгами из провинциальных библиотек, в английском - ряд сплющенных автомашин, как со свалки. Уезжая из Венеции, я увидел на шоссе грузовичок, несший в кузове десяток таких же сплющенных машин - по пути на переплавку, и подумал - чем это не объект искусства? Посреди садов Биеналле, в подозрительной близости к русскому и японскому павильонам, лежит большая куча мусора. Клянусь, никто бы не усомнился, если бы я поставил возле нее таблицу с названием, именем автора, страны и перечня материалов.

     И, как в свое время сталинский арт-истаблишмент, западный не забывает и о политическом мессадже. На Западе, и после развала СССР мессадж должен быть антисоветским, это прежде всего. В этом случае истаблишмент готов простить и плакатность, и китч, и откровенную пошлую дешевку. Тут утонченности не надо. Это хорошо видно при посещении выставки в Кёльнском музее современного искусства, целиком посвященной “русской теме”.

     Один зал заполнен произведениями Михаила Гробмана. Гробман, мой хороший знакомый, бывший москвич, уже пару десятков лет живущий в Тель Авиве, симпатичный человек и художник, в своих лучших работах напоминает (чтобы не сказать - подражает) русско-парижской Наталии Гончаровой - и не только корявыми текстовыми пометами на картинах. Еще в Москве он сделал несколько смешных экзибитов - смешных на уровне школьной стенгазеты. Делаются эти изо-шутки так: берется репродукция известной картины (скажем, “Три Богатыря” Шишкина) и к ней дается крупная подпись: “На троих...” В восьмом классе такие шутки веселят. Сделал он немало экзибитов такого типа и с “политическим” оттенком: например, фото Ленина и надпись: “Ленин отдыхает после того, как съел младенца”. Ну, не всегда так коротко и безобидно - некоторые тексты, соединенные с невинными хрестоматийными картинками, не уступали и самым тошнотворным страницам Сорокина или Харитонова. (Читатель может сам придумать такую подпись к любой картинке, любому портрету в качестве упражнения, вроде “ЕБН режет ножиком Хасбулатова или ебет в жопу Костикова”.) Надо для справедливости сказать, что такие шуточки он не оставил и в дальнейшем, и уже в Израиле написал ряд смешных стихов с картинками в том же ключе, вроде “я во имя сионизьма всех арабов уложу” или “сионистский монстр вспарывает животы беременным арабским женщинам”. Но на выставку в Кёльн взяли только его “Лениниану”. За шуточки в адрес сионизма местные сионисты сожгли бы музей. И хоть и раньше я видал эти его изо-шутки, здесь - от их количества, расположения и локации - меня охватило неукротимое чувство тошноты.

     Вся кёльнская выставка была одним бесконечным кощунством и издевательством над памятью Ленина и над живыми, которым она дорога. Было у меня искушение поставить перед музеем стенд с фотографиями куратора музея и канцлера Коля и подписями вроде гробманских: “Любил куратор пососать у канцлера”. Но не сомневаюсь, что вмешалась бы полиция. Это о Ленине можно, а о канцлере нельзя.

     Были на выставке и знаменитые работы Эрика Булатова: его герб СССР, парящий над водной стихией в лучах заката (или рассвета). По-моему, более дешевого китча, пропагандно-рекламного и прямолинейного, не придумали и северокорейские мастера, изображавшие явление покойного Ким Ир Сена народу. Тут уж не потребовалось концептуального изыска - антисоветчина сойдет и самая простая, вроде прогремевшей в семидесятые годы селедки и поллитры на развернутой “Правде” Оскара Рабина.

     Единственная работа на выставке, не раздражавшая меня сверх меры, была - “Сталин и музы” Комара и Меламида, видимо, их самое удачное полотно. Выписанное в классической академической манере мастера-аллегориста полотно изображает маршала, встречающего муз - так Рубенс писал Генриха Наваррского в сонме богов. В поздней сталинской эпохе было столько классицизма - чему свидетелями и московские высотки, и полотна Герасимова - что картина Комара и Меламида воспринимается не как издевательство, но как проекция действительности.

     Со времени распродажи в Сотсби имя Ильи Кабакова всегда называют первым среди равных - по вырученным ценам. Мне его слава напоминает даже не новое платье короля, но сотворенную на деньги ЦРУ славу Джейсона Поллока. Как рассказывают современники, в пятидесятые годы американцы были озабочены отсутствием у них известных признанных художников с мировым именем. Все известные художники жили в Европе, и многие из них, как Матисс, больше симпатизировали бедной России, чем богатой Америке. Тогда ЦРУ произвело многомиллионную операцию по возвеличиванию Поллока, абстракциониста, швырявшего банки с краской на холст. Были куплены критики и кураторы, с неизменным повышением продавались его картины - и так с годами возникла и упрочилась слава Поллока. (Я не задаюсь вопросом, насколько она была заслужена).

      На выставке в Кельне было несколько экзибитов Кабакова - грубых копий соцреалистических картин самого плоского типа, из тех, что украшали районные клубы в пятидесятые годы. Собственно, Кабаков пошел по пути Лихтенштейна, скопировавшего и вставившего в рамку американский комикс - эту парадигму тривиальности, и Уорхола, делавшего портреты консервной банки с супом.

     Но подлинный апофеоз Кабакова - его персональная выставка в престижнейшем центре Помпиду в Париже. Тут непонятно, чего больше - аферизма или антисоветчины. Выставка - один огромный эгзибит, занимающий несколько сот квадратных метров. Это бараки и вагончики, обнесенные дощатым забором. В бараках - обычная обстановка советских квартир, мебель, радиолы, столы и кровати, детские колыбельки. Есть барак - клуб, в котором идет “кино” - висит типичная кабаковская картина, то есть копия соцреалистического китча, и раздаются из плохих динамиков русские песни. Над входом висит огромный рисунок “города будущего” в стиле шестидесятых годов и об(яснение: мы пришли сюда, чтобы построить город будущего, а тем временем решили жить в бараках. Город мы не построили, и так и остались жить в бараках.

     Да, не любит г-н Кабаков Россию, не любит русский народ, коли так жестоко издевается над всем - над колыбельками младенцев, над русскими песнями, над простотой сельских клубов, над этажерками русских интеллигентов, над нашей убогой и человечной обстановкой, право, не более убогой, чем в фильмах де Сика и Росселини. Мне это напомнило эпизод из книги Бытия, когда Хам обнажает наготу своего пьяного отца Ноя - за что и получает вечное проклятие. Что ж, Россия, тем более Россия шестидесятых годов не была похожа на ухоженные богатые кварталы Европы и Северной Америки. Она, правда, и не была похожа на разоренные империалистами страны Третьего мира - ибо богатство Запада основано на нищете Востока и Юга. Да Кабаков и решил для себя эту проблему - как говорит биографическая справка в каталоге выставки, после первых же удачных продаж он смотал в Америку. Казалось бы, уехал - забудь, рисуй блеск и нищету Америки. Но, видимо, за это не заплатят, а за ненависть к России всегда одобрят и премируют еще одной выставкой. А может, г-н Кабаков все еще слишком зол на Россию.

     Эти выставки - Кельнская и Парижская - напомнили мне, что с гибелью Советского Союза еще не окончилась борьба с коммунизмом и борьба с Россией. Так же как двухлетние разговоры о жестокости сербов готовили почву для бомбардировок сербских земель, так и эти выставки - с кровососом-Лениным и с убогой нищетой русских домов - готовят будущие бомбардировки русских городов.

     Но в том же музейном комплексе Кельна я увидел еще одну выставку - не имевшую отношения к современному искусству. Это была выставка фотографий Евгения Халдея, военного фотокорреспондента, показавшего всю Великую Отечественную Войну - от горящих русских деревень 1941 года до развалин рейхстага в 1945 году. И по мере того, как я шел по этой выставке, по пути к победе, вплоть до фотографий трофейных штандартов, я, родившийся уже после войны, ощутил неожиданный прилив гордости. Может, вам не нравится наш Ленин и наша квартирная обстановка кажется слишком примитивной, - казалось, говорит эта выставка той - но мы с ними дошли до рейхстага, а понадобится - дойдем и до Капитолия.

     А пока я вижу только один путь унять этих молодцов - подать на них в суд за нарушение авторских прав. Ведь есть авторские права и у создателей соцреалистических полотен, и у их наследников, и они вполне могут остановить кураторов-гауляйтеров и художников-коллаборационистов. К слову, несколько месяцев назад известный английский фотограф подал в суд на русского художника-концептуалиста, “использовавшего” его фотографию, как Гробман и Кабаков “использовали” Бродского и Герасимова, - и немедленно выиграл процесс, получив, к слову, и все доходы, которые имел “пользователь”-концептуалист. Наследники и обладатели прав на соцреалистические картины могут связаться со мной и получить дополнительную правовую информацию.

КРАСНОЕ И ЧЕРНОЕ

     Еще в 1990 году в московском Доме Кино шла параллельная ретроспектива нацистского и сталинского кинематографа. Немногие высиживали до конца на старых немецких черно-белых лентах. Сходства в них практически не было - кроме того, что диктовалось эпохой и общим сходством России и Германии. Но ретроспектива повлияла: когда Белла Куркова снимала свой фильм о Ельцине, она практически плагиаризировала увиденный ею в Доме Кино классический нацистский фильм Ленни Риффеншталь о полете Гитлера в Нюрнберг.

     На самом деле кинематограф ранних сталинских лет - это вершина мирового кино (“Броненосец Потемкин”, “Буря над Азией”, “Волга-Волга” и т.д.), а в последние сталинские годы производились очень добротные фильмы по голливудскому стандарту. “Кубанские казаки”, к примеру, вполне голливудский фильм, по эстетике напоминающий первые фильмы с Мэрилин Монро.

     Соцреалистическая официальная, парадная живопись сталинской эпохи, выставленная в залах Берлинской Галереи, - преемница классической парадной живописи. Так, полотно академика Герасимова “Сталин и Ворошилов” ничуть не более тоталитарно, чем “Наполеон” Давида или “Генрих Четвертый” Рубенса. Да и - может ли отдельное полотно быть тоталитарным? Тоталитарным может быть только - господство одной-единственной школы в искусстве, сопряженное с практическим запретом или дискредитацией других направлений. Устроители выставки заслужили этот упрек в свой адрес: для них искусством является только не-реалистическое искусство, будь то формализм или концептуализм. Не только для них - от биеналле в Венеции и до выставок в Помпиду, повсюду установлен тоталитарный режим одностилевого искусства. Реалистическое искусство и в частности соцреализм подлежит, по мнению кураторов западных музеев, остракизму. Но натянутое и компрометирующее сравнение “коммунизм - фашизм” не работает: полотна Бродского, Герасимова, Дейнеки, смотрятся замечательно. Странно, что на протяжении многих лет, от Хрущева до недавнего времени, эти произведения находились в запасниках, как страшная крамола. И не только у нас.

     Для немцев на выставке самой интересной будет экспозиция живописи периода нацизма. Трудно поверить (особенно тем, кто верит в россказни о свободе слова и творчества на Западе), но до настоящего времени в Германии ни разу не выставлялись картины мастеров периода нацизма. Речь не идет о портретах фюрера: практически вся реалистическая живопись той поры оказалась под запретом. Милая Катя, пресс-секретарь выставки, хорошо говорящая по-русски (училась в Москве), пытается это оправдать, как хрущевский комсорг времен выставки на Манеже: эта живопись не запрещена, просто ее нельзя увидеть. Большинство этих картин хранится взаперти в специальном хранилище в Мюнхене. Другие были доставлены из американского военного музея - военные трофеи, которые немцы почему-то не требуют обратно.

     И все же - есть ли сходство* Сходство продиктовано сходством России и Германии, двух континентальных стран, граничащих друг с другом, и влиявших друг на друга не одно столетие. Так похожи русские Минводы и Кисловодск на немецкие Баден-Баден или Бад-Вимпфен, русский и немецкий черный ржаной хлеб, музыка Скрябина и Шёнберга. Есть и сходство, продиктованное эпохой. Было бы интересно сравнить искусство России и Германии, Англии, Америки и Франции одной эпохи - это показало бы, что требования времени превыше требований идеологии.