В Тель-Авиве, в центре Сюзан Далал еврейская и палестинская интеллигенция отметила на днях пятую годовщину смерти замечательного палестинского израильского писателя Эмиля Хабиби. Лауреат Государственной премии Израиля и палестинской премии “эль Кудс”, Хабиби родился в галилейском городке Шфараме, жил и умер в Хайфе. Правда, его отпевали в православном Благовещенском соборе на Источнике в Назарете, городе, как и он сам, сочетавшем веру в Христа и коммунизм. Он был погребен в своей родной Хайфе, где прошла почти вся его сознательная жизнь, и на его надгробье написана составленная им самим эпитафия: “Остался в Хайфе”.

     Тонкий художник, Хабиби подытожил в этих словах важную часть своей жизни. Ведь для его поколения, как для Алисы в стране чудес, нужно было прилагать много усилий, чтобы остаться на одном месте. Наряду с Тауфиком Зиядом, он стал пророком “оставания”, по арабски - “цумуд”.

     Чтобы понять, что такое “цумуд”, нужно выучить еще одно арабское слово – Накба. 52 года назад палестинцев постигла страшная катастрофа – Накба, по-арабски. 450 сел и городов были разрушены, 750 тысяч человек, 90% коренного населения Израиля, стали беженцами. Уцелевшие 10%, отцы теперешних “израильских арабов”, оказались под страшным прессом военных властей, стали жертвами дискриминации. У них конфисковали земли, разрушали дома. Они не могли выйти из деревни без пропуска, подписанного еврейским комендантом. Но еще хуже было моральное давление. От них требовалось ежечасно демонстрировать свою преданность еврейскому государству, построенному на руинах Палестины и на могилах их близких. От них требовалось сотрудничать с органами госбезопасности. За отказ они шли под пытки или в изгнание.

     Не удивительно, что целое поколение было сломлено. Когда в 1967 году Израиль завоевал остаток палестинских земель, встреча родичей с двух сторон “зеленой черты” оказалась непростой. Вольные палестинцы поначалу видели в своих израильских собратьях – изменников, коллаборационистов. Те и сами не знали, как объяснить свою позицию. Хабиби спас честь израильских арабов: он дал идеологическое оформление их пассивной борьбе. Она получила название “цумуда”. Остаться на родине, удержаться вопреки всему - было настоящим подвигом, сказал Хабиби. Оставшиеся хранили память Святой Земли, память древней Палестины, память ее разоренных сел, память народа.

     Герой его лучшего романа “Опсимист” (оптимист + пессимист) – это палестинский Швейк. Маленький человек, насмерть запуганный репрессивным сионистским аппаратом, он готов унижаться перед новыми еврейскими правителями, махать израильским флагом, представляться идиотом, - лишь бы остаться на родине. Мне он напомнил моего дядюшку Якова, московского инженера. Дядя Яков исхитрился не сесть в дни Сталина, он остался на своем месте в главке, когда вокруг рубили головы. Но он всего боялся. Даже ночью жене на ушко он не смел сказать того, что думал. В ГУЛАГ он не попал, но его опалило ужасом сталинской опричнины.

     Таков и “опсимист”. Его сын бросает в лицо родителям слова, вполне понятные моему диссидентскому поколению: “Я с детства слышал только ваш шепот. Когда я пошел в школу, вы меня предупредили: “Держи язык за зубами”. Когда я рассказал вам, что подружился с учителем, вы меня предупредили: “Может, он следит за тобой”. Когда я проклял тех, кто разрушил Тантуру, вы прошептали: “Не болтай лишнего”. Я пел под душем и отец мне крикнул: “Не пой эту песню. У стен есть уши. Надо быть поосторожнее”. Хочу хоть раз в жизни не быть осторожным. Ведь я задыхался!”

     Сам Хабиби не был “опсимистом”, так же как Гашек не был Швейком. Он стал коммунистом еще в 1942 году, когда окончил заочно Лондонский университет и работал на нефтяном комбинате Хайфы. В Израиле он дважды избирался в кнессет от коммунистической партии. Потом он оставил парламент и стал главным редактором газеты израильских коммунистов. С 1977 по 1980 он прожил в Праге, работал в журнале “Проблемы мира и социализма”, там сблизился с Арафатом и другими деятелями ООП. Но он не пошел по пути другого замечательного палестинца, великого поэта Махмуда Дарвиша, так и не вернувшегося в Израиль. Для Хабиби главное было - “цумуд”, ему было важно остаться в Хайфе.

     Не знаю, насколько эта эмоция понятна нашим читателям. Многие из них сменили родину в поисках более удобной жизни, другие раздумывают, а не удобнее ли будет в Канаде. Как им понять, что палестинцы предпочитают годами томиться в тюрьмах и лагерях на родине, но не эмигрировать?

     Хабиби не забывал горькую судьбу своего народа, но верил в возможность примирения евреев и палестинцев. Он поддержал “мирный процесс”, в отличие от большинства палестинских интеллектуалов. Его плюралистическое видение проявилось в романе “Опсимист”, в сцене, где герой сидит на берегу моря у своего разрушенного села и разговаривает с еврейским мальчиком.

“Мальчик спросил меня:

- Дядя, на каком языке вы говорите?

- На арабском.

- А с кем?

- С рыбкой.

- А что, рыбка понимает только по-арабски?

- Это старая рыбка. Она жила здесь, когда тут еще были арабы.

- А маленькая рыбка понимает иврит?

- Она понимает и иврит, и арабский, и все другие языки. Ведь моря друг с другом соединяются. В них живут всякие рыбы.