Похождения Акачана Ионички Зайса в Южных Морях

«Иорана», мелкое каботажное судно, груженое до краев сотнями шоколадных островитян, нами с Ионичкой Зайсом, тесом и массой свиней и коз медленно плыло по архипелагу Хаапаи, меж низких островов с полоской песка вокруг и кучкой кокосовых пальм посредине, напоминавших тонзуру навыворот. Хаапаи - одна из трех групп островов, образующих дальнее королевство Тонга, на старых картах - острова Дружбы. Так прозвал их капитан Кук, удивленный - после каннибалов Меланезии - приветливостью и дружелюбием туземцев. Местные жители помнят и гордятся этим, и по сей день, стреляя сигарету или набиваясь на угощение, молодой островитянин не преминет напомнить спутнику: это мы, мол, из дружелюбия.

Тонга находится безумно далеко от всего на свете. Гоген тут не побывал, пляжей нет - короче, тихоокеанское захолустье. Даже стратегически острова не очень важны, поэтому Тонга смогла остаться независимой, хотя и подпадала под влияние немцев с Самоа и англичан из Новой Зеландии. Нас принесло на эти острова из Оклэнда, с Северного острова Новой Зеландии, в поисках подлинной Полинезии. Очень хотелось нам найти сказочные острова с цветами, пальмами, земной рай моряков «Баунти» - без туристских бюро, местный вариант Такарагавы. Нетуристская Тонга казалась неплохим местом для поисков.

Столица королевства - маленький, пыльный городок Нукуалофа - лежит на главном острове архипелага Дружбы, Тонгатабу, Священном Тонга. Большинство приезжающих ограничивается двумя днями в Нукуалофе, а затем улетает в Суву или Оклэнд. Лишь немногие пускаются по волнам к прочим крупицам песка в океане - к группе Хаапаи или к сказочному Вавау. Да и непросто добраться до них.

 Путешественники по Южным морям делятся на тех, что с яхтой - йотиис (яхтарей) и тех, что без яхты - хиппи, на местном парлансе. Различие это по внешнему виду с трудом вычислимо. Большинство яхт - маленькие суда, которые с трудом пересекают огромную бездну меж Калифорнией и Полинезией. Их команды - парочки или одиночки, реже - три-четыре человека. Яхтари обычно обходятся без наемной команды, спят и в портах и на борту, а не в дорогих гостиницах, за покупками ходят на туземные базары. Глядя на них, небритых, в мятой одежде - типичных хиппи! - трудно поверить, что это странствующие миллионеры. Если яхтари похожи на хиппи, то хиппи - безъяхтенные странники - похожи на наши представления о богачах-яхтарях. Они-то вынуждены останавливаться в гостиницах, покупать западные вещи в магазинах, да и одежда не так мнется во время перелетов, как в тесных каютах яхт.

У нас не было яхты, но и летать нам не хотелось. Время у нас было, и мы решили поплыть по островам на мелких каботажных судах островитян. Меж островами Тонги корабли ходят довольно часто, раз в неделю, но желающих оказалось так много, что мы с трудом нашли себе место присесть на палубе, меж досок, которые кто-то вез для постройки дома на безлесном острове. Островитяне любят свиней и свинину, поэтому на корабле не было нехватки и в живом хрюкающем грузе, так что Зайс мог смело дергать поросят за хвосты, не слазя с маминых колен.

На корабле мы вплотную познакомились и с островитянами. Тонганцы огромны и темнокожи. К ним не подходит стандартное выражение колонизаторов - «маленький шоколадный человечек», скорее - «гора шоколада». И мужчины, и женщины рослы и толсты. Тоще всех, словно на лубке послереволюционных лет в «Окнах РОСТА» - сам король. Посмотреть на него собираются все приезжие. Когда по воскресеньям двенадцатипудовый король с семьей идет в методистскую церковь неподалеку от своего дощатого дворца на берегу, иностранцы восторженно охают и решают забыть о диете. На Тонга толстеющему человеку нет нужды перешивать штаны - да этот вид одежды почти неведом на острове. Вместо штанов счастливые островитяне наматывают вкруг бедер кусок материи - лава-лава, который со временем освоил и я.

В день приезда на Тонгатабу мы пошли вечером на бал в отель, куда - совсем как в Москве или в Осло - нас не пустили, потому что я был в шортах. Религиозные и консервативные островитяне считают шорты совершенно неприличным видом одежды, тем более что на балу были, конечно, особы королевской крови.

- А у тебя самого-то что? - спросил я не пущавшего меня стража, двухметрового вдоль и полутораметрового поперек.

- Это национальный костюм, лава-лава, - сказал он, - это вполне прилично.

И я внял гласу стража, пошел в магазин и купил себе кусок коричневой ткани с традиционным орнаментом, напоминающей кору, из которой когда-то делали туземцы свои юбочки, забросил мятые штаны подальше и больше не надевал их до самого Лос-Анжелеса.

Цвета лава-лава меняются от острова к острову, как национальные флаги. Коричневый цвет Тонга сменяется синевой Самоа. В своей самоанской лава-лава я гулял позднее по Таити на удивление давно надевших французские штаны островитян. Надо сказать, что в Полинезии меня ни разу не приняли за европейца, но чаще всего за самоанца с примесью европейской крови.

Так получилось и в Папаэте, столице Таити. Мы жили там в гостинице, где в свое время останавливался Матисс, на самом берегу, со сказочным видом моря и мачт и с ужасными кроватями времен не то что Матисса - Гогена. Но веранда там была великолепная. Однажды я сидел на этой веранде в своей синей лава-лава - там ее, собственно, называют парео - когда ко мне подошел островитянин и спросил:

- Вы с Самоа?

- Да, - ответил я (мы действительно прилетели на Таити с Самоа).

- Ах, - говорит он, - как приятно увидеть человека в парео. А нас офранцузили совсем. Молодцы вы, самоанцы, что храните свою национальную самобытность.

Оказалось, что это был местный националист, член партии Освобождения Таити. Эта партия тогда колебалась между террором и культурным возрождением - ношением парео, культом бога Тики и т. д. Знаменитый Бенгт Даниэльссон, член экипажа «Кон Тики», лысый антрополог, исследовавший племена индейцев Амазонки и все острова Полинезии, бодрый швед, оказывал им моральную поддержку. На суде они неизменно появлялись густо зататуированные, обнаженные по пояс и в парео.

Тут я призадумался - почему меня всюду принимают за соседа, почти за местного жителя? Однажды меня, «проклятого чучмека», несколько ретивых русских колонистов чуть было не выбросили из ашхабадского автобуса за приставания к русской девушке.

- Приезжают сюда из своего Узбекистана и еще пристают к нашим девушкам, - говорили они.

И так повсюду: египтяне принимают меня за ливийца, ливийцы - за египтянина, немцы - за француза, итальянцы - за немца. И даже в Японии узнавали во мне иностранца-европейца только со второго взгляда.

В Израиле меня чаще всего принимали за араба. Однажды я сидел рядом с шофером-евреем в полупустом автобусе по дороге на Тель Авив, и тот неожиданно спросил меня: «Когда арабы и евреи перестанут воевать друг с другом?» Я немного удивился вопросу, но ответил, что земля эта приучена к длительным войнам, которые и по триста лет длились.

- Значит, говорит, триста лет воевать собираетесь, - задумчиво пробурчал шофер, - сам-то ты откуда будешь - из Газы?

Я и тут не понял, что он принимает меня за араба из сектора Газы - я был совсем зеленым - и ответил чистую правду:  «Нет, я из Назарета», - закрепив тем самым его уверенность на веки вечные - ведь Назарет тоже арабский город, как и Газа.

В Полинезии, когда тебя принимают за соседа, это только на руку: на Тонга и на Самоа девушки одержимы идеей выйти замуж за иностранца и уехать в Америку или в Новую Зеландию. По словам австралийца Боба, живущего уже много лет на острове Вавау со своей женой-островитянкой, местные жители уверены, что рано или поздно любой белый человек уедет к себе домой, в страну, где много долларов и тушенки.

Поэтому много приятных сюрпризов приготовила судьба путешественнику на островах. В лавке, куда я зашел купить материю на лава-лава, было около десятка молоденьких островитянок. Это было на второй день после моего приезда, и только усилием воли я удержался от того, чтоб не влюбиться во всех сразу. Я никогда не видел такой интенсивности флирта - ни до, ни после визита на Тонга.

Если так вели себя таитянки - готов я понять матросов капитана Блая. Я не хочу показаться неблагодарным, но жительницы Тонга не так хороши собой, как самоанки и таитянки. Это, правда, с лихвой искупается их дружелюбием и восхитительной манерой флиртовать.

Природная любвеобильность Полинезии лишь слегка умеряется христианством. Жители Тонги - самые ярые христиане в Южных морях, да и где угодно они не попросят форы. Если к нам приближался молодой человек с намереньем поболтать, мы легко могли догадаться, что это миссионер. Каждый второй тонганец - миссионер или священник. Так как в рамках одной религии трудно найти место для стольких служителей культа, хитроумные островитяне раскололись на множество сект и церквей. На Тонга представлены практически все толки протестантизма, из них крупнейшие - семь (!) - от веслеанского методизма и твердокаменного баптизма до адвентизма седьмого дня и мормонов.

Интеллигентным и умным тонганцам практически нечего делать: кокосовый орех все равно кормит население; промышленности, торговли и туризма мало, поэтому они вкладывают весь свой пыл в теологию. Повсюду в Полинезии встречаешь миссионеров с Тонга, а тем более на самих островах, где любой ребенок на вопрос, кем он хочет быть, ответит - проповедником. И выполнит свое желание. Даже на самых маленьких островках группы Хаапаи, куда приставал наш корабль, мы видали по две-три и более церквей на сто семей: обязательная методистская, это все же государственная религия, непременно мормонская, потому что мормоны вкладывают огромные усилия в обращение островитян, и прочие - как придется. Мормоны видны издалека - они ходят в аккуратных, формальных темных лава-лава и белых рубашках с галстуком. Наш знакомый адвентист седьмого дня приписал их успех именно раздаче галстуков.

На нашем корабле было, наверное, с полсотни разномастных миссионеров, и мы, пользуясь иерусалимским опытом, вели оживленные диспуты о теологических различиях пятидесятников и баптистов. Но молодые тонганцы, хоть и прекрасно подкованы в вопросах веры, в первую очередь выбирают себе церковь по проповеднику.

Белые миссионеры прошлого века наложили серьезный отпечаток на Полинезию. Во французских колониях насаждался католицизм, в английских - протестантизм, но миссионеры выступали и как свободные агенты. Например, на французском Таити большинство населения - протестанты, потому что протестантские миссионеры добрались до них раньше, чем французские военные корабли.

Миссионеры одели жителей, отвратили их от каннибализма, которого, впрочем, на Тонга, может, и не было. Даже убийств не бывало на этих островах уже сто лет. Единственное убийство произошло 12 лет назад, когда один молодой американец убил свою подругу, приревновав ее к островитянину.

Тонганцы даже к дракам не склонны, разве что пива перепьются. На всех островах Южных морей пиво расценивается, как штука опасная. Герман, местный немец и трактирщик, сказал нам твердо, что он никогда не продает пиво туземной молодежи:

- Все, только не это!

На Тонга есть даже права на пиво, наподобие прав на вождение автомобиля. Если кто-то слишком часто дерется спьяну, его лишают прав. Острова не так уж велики, все всех знают и никто такому «лишенцу» пива не продаст. Прав можно лишиться и по просьбе родственников, если те пожалуются, что молодой человек слишком много пропивает. На покупку виски в магазине нужна особая лицензия, и ее трудно получить.

Воскресенье на Тонга тяжело, как в Глазго. Протестанты серьезно относятся к воскресенью, и в этот день можно только идти в белой рубашке в церковь. По воскресеньям запрещено купаться, загорать, играть, и по берегу прохаживается полицейский, чтоб туристы не полезли в море.

В этот день мудрый человек сбежит в Постоялый Двор Доброго Самаритянина, на другой конец острова, подальше от присмотра. Там на берегу стоит десяток чисто подметенных хижин с плетеными циновками на полу и двуспальной кроватью в каждой, сетка от москитов над кроватью; у моря - бунгало побольше - ресторан и чудная веранда с прекрасным видом на океан. Добрые Самаритяне - два француза, избороздившие все острова от Новой Каледонии до Таити, - готовят простую французскую колониальную еду с тихоокеанским акцентом, подают омаров с белым вином и берут совсем недорого.

По вечерам к ним приезжает местная знать и иностранцы из Нукуалофы, сидят на веранде и пьют кампари, дожидаясь своих омаров. Хорошего пляжа на острове нет нигде, поэтому купаться стоит уплыть на другие острова. Самый лучший пляж - на островах Кука, где чистейший песок, но главный остров Кука, Раротонга, слишком цивилизован, хотя и прелестен, а на дальние острова очень трудно попасть. Говорят, что самый чудный - это остров Пальмерстона, куда ходит корабль раз в полгода.

На Самоа тоже трудно купаться в море, но там много ручьев, речек, водопадов, чего нет на Тонга. На Тонгатабу берега такие, что прибой разбивается о ноздреватые кораллы и вода вырывается ввысь чудовищными фонтанами сквозь щели меж кораллами и меж камнями в десятке метров от моря. Негостеприимные берега эти сулят гибель яхтам, если не выведет их кормчий прямо на стоянку Нукуалофы.

Острова Хаапаи - низкие, песчаные, и там нет прибоя. Острова напоминали Африку. Мы остановились на ночлег в доме миссионера -- на корабле спать было трудно. Его жена расстелила циновки по полу. К циновкам островитяне относятся, как японцы - к татами: на них сидят и лежат, но по ним не ходят. На Тонга я часто думал о тихоокеанском влиянии на Японию. Циновки на полу могли быть прародителями татами, островитяне кладут под головы такие же твердые, как кирпичи, подушки, что и японские самураи.

Хозяйка согрела воды, и мы искупали Ионичку. Здесь он немедленно почувствовал себя как дома, в Японии, лизнул циновку, видимо, и вкус подошел, и радостный, Зайс заползал по бунгало.

Здесь у него начал проходить шок Австралии и Новой Зеландии, где никто на него не обращал внимания. После Японии, где его заласкивали, первый контакт с белыми людьми, не приходящими от него в восторг, был болезненным. Зайс еще долго остерегался белых.

Да и на Тонга к нему относились прохладно - для тонганок Зайс был слишком маленьким белым человеком, за которого еще нельзя выйти замуж. Так Тонга стала для Зайса переходным местом от неприятных белых в Австралии к приятным островитянам Фиджи.

Миссионер рассказал нам, что он приехал с Тонгатабу на несколько лет, и ему уже удалось привлечь к церкви пятидесятников несколько семей. Из столицы поступает зарплата - около 20 долларов в месяц, жить можно, если есть свое хозяйство. Хозяйка наварила для нас маниоки и бататов. В нашу честь был устроен большой праздник: хозяин собственноручно открыл банку солонины из Австралии.

О солонина, о corned beef, ужасное изобретение англосаксов! Кошмарный вкус этого деликатеса усугубляется его вездесущностью. На самом дальнем острове в тени доминионов, в самой заброшенной африканской деревушке бывшей Британской Восточной Африки солонина фигурирует, как основное заморское блюдо и угощение. Мы ели ее неделями во время похода на Килиманджаро, нам подавали ее радушные островитяне Океании. Я узнал в ней старую знакомую - во время одной бесконечно долгой ближневосточной войны мы получали эту же солонину каждый день на завтрак, обед и ужин, на второе и десерт с различными приправами. Наши хозяева на Хаапаи решили и вовсе расшибиться в лепешку, чтоб мы почувствовали себя, как дома, и полили маниоку и солонину еще одним заморским продуктом - соусом карри из порошка. Местные жители - народ ленивый, рыбу ловить хлопотно, поросенка каждый раз не зарежешь, и тут и появляются консервы. Что ж, в старину обходились «длинными свиньями» - человечиной.

Вечером мы с хозяином оставили жен и детей и пошли в гости в соседнее бунгало, где жили три сестры, одна другой моложе и красивее. Одна из сестер сказала, что любовь вне брака, конечно, грех, но случается. На острове растет какая-то трава, которую едят, чтобы не забеременеть, и она редко не помогает.

Старшая сестра вышла замуж за маори с Новой Зеландии и уехала жить в Оклэнд. Оклэнд, самый большой город Новой Зеландии, представляется тонганцам крупнейшей из мировых столиц: в существовании Лондона, Нью-Йорка и Токио они сомневаются, но Оклэнд точно существует. Тонга и Самоа живут в густой тени Новой Зеландии, и отсюда эта крохотная страна кажется великой империей, центром цивилизации, страной мудрых белых людей и их культуры.

Жизнь на острове легкая, расходов и забот мало, рассказали красавицы. Вся экономика основана на кокосовых орехах и копре. В принципе вся земля на островах принадлежит феодальной знати - местным царькам, подвластным королю всея Тонги. Местные царьки дают землю простым островитянам, а те платят им подать, долю урожая и подарки по случаю.

Я долго пытался понять, сколько именно приходится отдавать вождям - больше это или меньше, чем наш подоходный налог, но выяснилось, что платят не регулярно, а по обстоятельствам. Вышла дочь вождя замуж - островитяне сложились ей на подарок. С другой стороны, вождь заботится об интересах острова и представляет его в Нукуалофе, лишь раз в год приезжая на свой остров.

Раньше их единственным доходом были подати, но затем они вложили деньги в туризм и торговлю и разбогатели. Разбогатевшие феодалы не так дерут шкуру с островитян, и этим можно объяснить то, что феодальная знать сохранилась.

На Тонга есть закон о земле, похожий на американский «хоумстед акт» - каждый совершеннолетний тонганец вправе получить участок земли, чтобы выращивать на нем кокосовые пальмы. Участок с пальмами решает проблему пропитания островитянина - орехи можно есть, можно сушить на солнце и продавать на копру. Одна беда - Тонгатабу не так уж велик, земли не хватает, и безземельная молодежь сидит и пьет пиво в Нукуалофе. На других островах земли пока хватает.

На Хаапаи осталось немало пассажиров, и наше положение улучшилось - вместо одной доски мы смогли сидеть на трех, хотя пошевелиться было трудновато. Через день мы подошли к входу в самый красивый залив Южных морей - а может, и мира - залив Вавау.

Остров Вавау и врезающийся в него глубокий залив были созданы природой, чтобы побить фантазию Грина, создавшего «Корабли в Лиссе». Столица острова, Нэйафу, могла бы быть Лиссом или Зурбаганом; представьте себе гористый остров, залив стометровой глубины, на картах похожий на хвост ящерицы, тропическую растительность на горах, маленький причал Нэйафуи десяток яхт, стоящих на якоре в заливе, подальше от причала.

До Вавау трудно добраться. Мелкие самолетики связывают его с Паго Паго и Нукуалофой, путешествие морем нелегко. Вавау - идеальное место для яхтарей. Других путешественников и туристов тут почти не бывает - лишь изредка в залив зайдет круизный лайнер под советским флагом с австралийскими пассажирами.

Островитяне Вавау привыкли к тому, что все белые - миллионеры, но из кожи вон не лезут и цен не взвинчивают. Впрочем, жителей там мало, значительное меньшинство - потомки германских и английских поселенцев начала века. Немецкие и английские фамилии высечены на могильных плитах вокруг Нэйафу. Жена австралийца Боба, хорошенькая островитянка, показала мне фотографии своего отца, шотландца-миссионера, зачавшего ее последней из двадцати детей в возрасте семидесяти лет. Суровый миссионер оставил еще одну жену с четырьмя детьми дома в Шотландии.

На Вавау, как и повсюду в Полинезии, расы смешиваются и меньшинства растворяются бесследно. На Таити даже полуостровитяне, полуфранцузы предпочитают называть себя таитянами, как красавица Таире из информационного туристского центра на элегантной набережной Папеэте, и конечно, все без исключения носят как девиз слова Гогена: «Золото их тел».

Есть места, сами названия которых оставляют благоухание - Таити, Самоа, дальние острова, окруженные коралловыми рифами, где резвятся смуглые островитянки в венках цветов. Мы держали курс на Самоа, где нас ждал прекрасный дом - без стен, как и все дома на острове. Вместо стен с крыш свешиваются циновки, и дом похож скорее на беседку. Обычно циновки подняты и ветерок гуляет по дому. Самоанский дом не разделен на комнаты, и самоанцы ищут уединения не дома, но в зарослях.

Мы хотели попасть на Самоа к дню рождения Зайса, чтобы можно было говорить, что он came of age on Samoa, обыгрывая заголовок известной книги Маргарет Миид «Coming of age on Samoa», то есть «Достижение возраста (зрелости) на Самоа». Но судьба, расписание самолетов и наше любопытство решило по иному, и мы праздновали день рождения Зайса на островах Фиджи.

Но оказалось, что выбрать место лучше этого было бы трудно во всей Океании. С тех пор, как мы покинули Японию, нигде так хорошо не относились к нашему акачану. Фиджийцы - черные гиганты с веселыми лицами - брали его на руки и он исчезал в их ладонях, счастливо попискивая. Женщины гладили его и приговаривали: «Жирненький», что поначалу несколько пугало нас - в этих словах мерещилась нам тень гастрономических пристрастий их предков. Когда сто лет назад фиджиец говорил: «Я бы тебя съел», он именно это имел в виду.

В начале века на Фиджи заехал Джек Лондон. Журналист-сенсационщик, он не довольствовался описаниями увиденного и дал следующее описание Фиджи: «Дым из раскаленных печей стелился под окнами их жилищ, и дикари тащили тела убитых врагов на пиршество». Он немножко преувеличил - последний белый человек был съеден на островах лет за двадцать до его приезда, и друг друга туземцы уже давно не ели.

Нас занесло в деревню последнего съеденного белого человека - она была высоко в горах. Вообще, что делает путешественник на островах Тихого океана? Если он ленив - сидит в баре в центре главного поселения; если менее ленив - едет на противоположный конец острова, где почему-то (дальше от гавани) лучший пляж острова; если крайне энергичен - он идет вглубь острова, подальше от моря. Как правило, вглубь острова не ведут дороги - лишь тропинки, местные дети сбегаются посмотреть на пришельцев, нет там ни ресторанов, ни отелей, надо есть местную еду и спать на циновках в местных хижинах. Вся цивилизация на островах располагается у берега моря, и путешествие вглубь напоминает путешествие в прошлое.

Чтобы добраться до этой дальней деревни, нужно пуститься вверх по горной дороге. Ее шестьдесят километров автобус одолевает с непальской скоростью - за день. На конце трассы стоит последний оплот цивилизации - дом Тома Кука. Том Кук служит в американском Корпусе мира и учит детей в горных деревнях английскому, арифметике и прочим наукам, нужным и не очень нужным. Он провел три года в горах Вити Леву, главного острова Фиджи, решил остаться там насовсем, женился на местной девушке из соседней деревни и присоединился в моем воображении к лику легендарных героев Южных морей, прямых потомков героев Конрада. Когда мы гостили у него в первый раз, он еще был холостяком, и делил дом не с прекрасной фиджианской, а с квакером из Корпуса мира.

Мы приехали в выходной, и квакер надел нарядную черную юбку, белую рубашку и галстук и пошел в церковь, а Том повел нас в «ту самую деревню» по горным тропам. Мы уселись с вождем деревни на соломенные циновки, немедля напомнившие Японию. Улыбающиеся девочки принесли вареную маниоку и бананы. Солнце светило вовсю, но на этой высоте не было жарко. Девочки разглядывали нашего малыша и дивились его русым волосам и светлой коже, а он, радостный, ползал от одной к другой.

Глядя на этих приветливых людей, я не мог понять, что изменило их? Хоть и преувеличивал Джек Лондон, фиджийцы действительно славились своей свирепостью и каннибализмом. История Океании повествует о флотилиях каноэ с Яростными фиджийскими воинами, покрывавшими огромные расстояния меж островами и съедавшими побежденных. Что же случилось, почему вчерашние каннибалы стали самым милым и ласковым народом на Юго-Западе Тихого океана? Фиджийцы неохотно беседуют на эту тему, но вождь рассказал нам историю последнего съедения миссионера.

Племя дружелюбно встретило его и устроило пир в его честь. Аккуратный шотландец, миссионер то и дело причесывал свои длинные волосы гребнем, на который обратил внимание вождь, прадед нынешнего вождя и рассказчика. Прадед не устоял, взял гребень и воткнул в свою шевелюру. У миссионера не было другой расчески и достать новую он не смог бы - цивилизация не доходила до берегов Вити Леву, не говоря уж о горах. Поэтому он протянул руку и вытащил гребень из волос вождя. Он не подумал о том, что голова любого меланезийца - табу, а тем более голова вождя. Понятно, что он стал последним блюдом иа пиру в его честь.

Этот инцидент, прямо по Сомерсету Моэму, оказался последним. Если правы те, кто объясняет каннибализм нехваткой протеина - австралийская говядина положила ему конец, а если правы полагающие, что суть каннибализма - ритуально-религиозная, то старая религия исчезла. Христианство одело туземцев, прекратило межплеменные войны и остановило людоедство; оно укротило фиджийцев, как за тысячу лет до этого умиротворило скандинавских викингов.

Фиджийцы - огромные жирные гиганты с добродушными лицами - составляют менее половины населения островов, вторая крупнейшая община - индийцы-иммигранты, перевезенные сюда англичанами в прошлом веке. Эти две основные расы Фиджи мирно недолюбливают друг друга, и стоит оставить сумку на минуту без присмотра, как индус заметит: «Берегитесь этого ленивого ворья - фиджийцев», а фиджиец скажет: «Осторожно, а то пройдет слишком шустрый индиец...» Но для путешественника, видавшего Израиль, Кипр и Ирландию отношения между общинами кажутся верхом гармонии.

Индийцев привезли англичане: в прошлом веке выяснилось, что почвы Фиджи прекрасно подходят для сахарного тростника, но обрабатывать поля было некому. У меланезийцев, как на Фиджи, так и в Новой Каледонии, благородный характер, и на них где сядешь - там и слезешь. Меланезийцы бежали с плантаций, умирали, бунтовали, но не работали. Тогда на острова привезли индийцев. Их положение мало отличалось от положения крепостных, и прошло немало лет, прежде чем они были освобождены. Только в 1900 году последний индус освободился от долговой кабалы. С тех пор индусы получили все гражданские права - но не землю.

Англичане старались всюду править «по честному» и не обезземеливать местных жителей - разве что на собственные нужды, как в Австралии. На Фиджи они провели закон, по которому земля может принадлежать только фиджийцам. А чтобы искушения не было, земля была вообще изъята из оборота и передана племенам. Поэтому и теперь вся земля у фиджийцев, а индийцы арендуют плантации. Производство сахара и торговля - у индийцев. Так сложилось счастливое равновесие: земля и политическая власть у одних, а торговля и сельское хозяйство - у других. И если не все довольны, благодаря миролюбию индусов и беззаботности фиджийцев конфликтов нет.

Индийцы Фиджи - большая неожиданность, в особенности для человека, бывавшего в Индии: так эти свободные, трудолюбивые, красивые и зажиточные люди не похожи на своих замученных сородичей в Бихаре или Дели. Некоторым народам изгнание пошло на пользу - ирландцам в Америке, китайцам в Сингапуре, индийцам на Фиджи и в Малайзии. Однажды я пошел купаться на укромный пляж неподалеку от Лаутоки, и увидел там картину, от которой замерло сердце, как будто все мечты и сны об Океании сбылись. В воде, шаля и плескаясь, резвились девушки, яркие куски материи, парео, обвивали их золотые мокрые тела, длинные черные волосы развевались на ветру. Я почувствовал себя, как матрос с «Баунти» при виде Таити. И лишь потом я вспомнил, что нахожусь в самом сердце Меланезии, вдали от Самоа и Таити, а у меланизийцев не бывает ни длинных прямых волос, ни золота кожи, ни четких черт лица. Я понял, что передо мной - дочери индийских поселенцев. Индийцы Фиджи стали новым племенем Океании, прекрасным и гармоничным. В Индии, в особенности в Керале и в Гоа, много красивых женщин, но редко они бывают такими свободными и счастливыми. Индийские фермеры на Фиджи были приятными, знающими себе цену людьми, без тени угодливости, чванства и заносчивости.

Индийцы Фиджи не очень интересуются Индией, и многие даже не знают, из какой части субконтитента они прибыли. Они позабыли индийские языки и говорят на фиджийском хинди, который индийцы из Индии не понимают; и индийцы Фиджи не понимают своих кузенов из Индии.

Фиджи - довольно большая страна, самая большая в Океании. Главный остров - Вити Леву - похож на яйцо: с острого конца располагается столица Сува, а с тупого - Лаутока и Нанди с международным аэропортом. Залив Сувы - один из самых красивых во всем Тихом океане, а это чего-то стоит. Сува - приятный, мягкий город, где жизнь дешева, девушки милы, порт красив. Хорошо прилететь на Фиджи с Тонга или другой глубинки - начинаешь ценить цивилизацию и гастрономические достоинства острова. На большинстве других островов рыба и мясо попадаются только в консервных банках, но на Фиджи есть и рыба и мясо. Но в районе Сувы трудно купаться - с другой стороны острова пляжи лучше. Самые модные места - на маленьких островках неподалеку. На каждом островке - один отель, или, точнее, один хозяин, несколько десятков хижин фале с аэрокондиционированием для туристов. Молодежь останавливается на острове Бичкомбер («Береговой моряк»), магнаты летят на островок возле Сувы - там есть только один; мне лично понравился Остров Сокровищ, но, наверное, все эти острова довольно похожи.

На Фиджи, в Суве, встретил я и самую красивую женщину Южных морей. Она была наполовину полинезийка, четверть китаянка, с примесью индийской и фиджийской крови, ей было семнадцать лет, и она помогала своему отцу-полукитайцу в ресторане, но в каком - не ждите попусту, ни за что не скажу.